Мария Мартенс - В прошедшем времени

– Вам случайно не нужна коллекция редких рентгенологических снимков? Отец всю жизнь собирал. В основном, как я понимаю, легкие…

Я улыбнулся.

– Если можно, я бы взглянул.

– Я вам ее оставлю, рассмотрите.

Она указала рукой на книжный шкаф. Его нижняя секция, закрытая непрозрачными дверцами, оказалась плотно забита рентгеновскими снимками и какими-то еще бумагами. Я охнул.

– Это мне целого отпуска не хватит!

Мы посмеялись.

– Я оставлю вам ключ от комнаты, ‒ сказала Ольга. – Я вам почему-то доверяю, тем более вы с отцом – вроде как коллеги. Кроме того, я не медик, и большинство хранящихся здесь книг и документов для меня не представляют интереса. Ребятишек только не пускайте сюда – мало ли что? А сами читайте книги, смотрите снимки, вдруг что интересное найдете? Только сначала мне покажете и расскажете.

Я поблагодарил ее, и она направилась к выходу.

– Я зайду завтра, также по времени. Не помешаю?

Я понял, что, если она сейчас уйдет, я так и не узнаю главного. Того, чего не было в альбоме. Не факт, что завтра нам будет удобно вернуться к теме семейной истории.

– Ольга, простите, а кем был ваш дед? Кажется, его фотографий не сохранилось.

Она вздохнула, потом вернулась в комнату.

– А это – настоящая причина переезда бабушки в Крым.

Она остановилась у одного из книжных шкафов и заговорила, сначала медленно, сбивчиво, затем, поняв, что мне на самом деле интересно, как было дело, – обстоятельно и подробно… Из ее рассказа, из моих собственных догадок и домыслов, мне удалось, наконец, собрать более или менее цельную историю жизни Ольги-старшей.

Моего лечения хватило ненадолго. Вернувшись в город и приступив к работе, уже осенью Ольга слегла с бронхитом и попала под наблюдение пульмонологов. На этот раз ее обследовали более тщательно, взяли на учет, отправили в санаторий, как и было положено в таких случаях. Однако легкие продолжали оставаться ее слабым местом. Фтизиатры своего не подтвердили, обсуждался даже диагноз «хроническая пневмония» ‒ так в те времена классифицировали хронический воспалительный процесс в легких, точнее определить который не удалось.

Забота о здоровье и работа отнимали у нее все время, на личную жизнь его, похоже, не оставалось. А может быть, она сама никого не подпускала к себе – не оттого ли, что ждала письма от меня? Или болела, не желая проходить, душевная рана, заставляя мечтать о несбыточном и не позволяя соглашаться на «синицу в руках»? Об этом теперь было не у кого спросить. Известно одно – в то трудное время рядом с ней никого не было.

Мнения же докторов несколько разошлись в отношении дальнейшей перспективы. Одни полагали полное излечение возможным и рекомендовали не рожать, пока не удастся добиться стойкой ремиссии. Другие, напротив, утверждали, что лучше не будет, а потому, чем раньше Ольга решится на беременность, тем больше шансов на благоприятный исход этого предприятия.

Уставшая, одинокая, отвергнутая ‒ такой, вероятно, она чувствовала себя, не дождавшись от меня никаких вестей, Ольга решила послушаться вторых. Отцом ее ребенка стал кто-то из ее окружения, но кто именно – этого она никогда никому не говорила. Предполагали, что он был женат, и, скорее всего, так оно и было, иначе, вероятно, они все-таки поженились бы. От него осталось в метрике одно только имя – без отчества и фамилии – Александр.

Принадлежало ли оно в действительности отцу ребенка или служило напоминанием обо мне – навсегда останется тайной. И все же Ольга не согласилась, чтобы ребенку записали ее отчество, как тогда чаще всего поступали в подобных случаях. Ей хотелось, чтобы это отчество было настоящим – или хотя бы придуманным ею самой.

Воспитывать сына одной, не находясь в законном браке, в те времена, как и теперь, было непросто. Общественного порицания, как такового, не было ‒ в послевоенные годы действовала своего рода социальная программа, о которой я уже упоминал, направленная на повышение рождаемости. Были приняты законы, защищавшие матерей-одиночек, и большого социального давления на Ольгу не могло быть. Но внебрачный ребенок есть внебрачный ребенок, и за спиной, думаю, все равно шептались.

Мысль о переезде туда, где ее никто не знает, вероятно, показалась ей заманчивой, особенно в свете рекомендаций врачей. И она решилась. В Крыму она уже была один раз ‒ в санатории, и в тот приезд окончательно и бесповоротно влюбилась в него. Переезд для нее стал началом новой жизни.

Работу ей удалось найти без особого труда. В Алупке в школу требовался преподаватель русского языка и литературы, и совершенно неожиданно сложился удачный квартирный обмен. Детский сад оказался совсем недалеко, и директриса помогла устроить туда маленького Яшу. Жизнь Ольги встала на новые рельсы.

Здоровье ее в этом благодатном краю действительно стало лучше. В восьмидесятые Ольга задумалась о своем доме и в конце концов переехала в частный сектор, сохранив для Яши городскую квартиру. Дом она вначале сняла, а впоследствии, лет десять спустя, умудрилась выкупить за совершенно смешные деньги. Ей понравилось ухаживать за садом, заниматься цветоводством, собирать фрукты и ягоды, которые на этой земле, казалось, были просто заряжены солнцем. А из ее окон, если приглядеться, вдалеке было видно море. Казалось, она обрела душевное равновесие и полностью излечилась.

Яша тогда уехал учиться в медицинский институт. Поступать он решил в их с матерью родном городе на Урале. Институт был довольно известным, жить можно было у родственников, кроме того, уже хотелось новых впечатлений и самостоятельности.

Ольга осталась в Крыму. Она продолжала работать в школе, куда каждое утро летела, словно на крыльях, ‒ без детей и литературы она не мыслила себя. А еще тогда в ее жизни, наконец, появился мужчина.

Он был старше ее лет на десять. Рано овдовел, преподавал физику в той же школе, а в каникулы водил ребят в горные походы, учил ставить брезентовые палатки, готовить еду на костре, выживать в дикой природе, а главное ‒ дружить и помогать друг другу. Его звали Михаил. Они расписались тихо и незаметно для всех и стали жить вместе, продолжая на работе делать вид, что ничего особенного не произошло.

Яков Александрович вернулся в Алупку врачом-пульмонологом за несколько лет до развала СССР, с женой и двухлетней дочкой Олей. Они поселились в квартире, которую оставила Ольга-старшая, но нормальной семейной жизни у них не вышло. Может быть, повлияли исторические события, а может, эти люди изначально не были созданы друг для друга, но через несколько лет жена Якова подала на развод и уехала обратно на Урал. Дочь она, естественно, забрала с собой. Позже она говорила, что на ее решение повлияло отделение Украины, но Ольга-младшая помнила родительские разборки и сомневалась, что люди могут так ненавидеть друг друга только из-за того, что показывают по телевизору.