Евгений Шалашов - Новое назначение

Выглянув в коридор, крикнул:

— Дежурный! — Дождавшись чекиста, приказал: — Задержанного в камеру. Вызовешь Пушкова, скажешь ему, что я приказал допросить. Да, спички ему дай, или зажигалку какую.

Когда дежурный уводил задержанного, опять зазвонил телефон.

— Владимир Иванович? А это Куприянов, помнишь такого?

Куприянова, комиссара дивизии, в отличие от начдива, я немного знал.

— Иван Федорович, рад вас приветствовать. Как там ваш командир? Небось, уже полки выдвигает, цепи строит? Я пока приказал круговую оборону занять, но, если он артиллерию выдвинет, нам хана. Придется всей чрезвычайной комиссией в партизаны уходить.

Комиссар дивизии на том конце провода хохотнул, а рядом с ним кто-то что-то пробурчал. Кажется, начдив тоже пытается слушать наш разговор.

— Да ладно, Владимир Иванович, подожди пока. Я знаю, у тебя опыт подполья большой, но может, и так сможем договориться. Начдив уже малость отошел. Сам понимаешь, любого взбесит, если арестовали подчиненного без твоего ведома. Расскажи лучше, чего ты с Конасовым поцапался?

— Так, товарищ дивизионный комиссар, ты бы тоже поцапался, если узнал, что тебя расстреливать собирались.

— В каком смысле, расстреливать? — не понял комиссар. — Ко мне сейчас Спешилов прибежал, кается, что не доложил вовремя — мол, комвзвода Семенов, что был особому отделу придан, приказ начальника не так понял, и решил тебя арестовать, вместо того чтобы доставить в особый отдел, как положено.

— Так я и сам только сегодня выяснил, что на самом-то деле Конасов отдал Семенову приказ меня арестовать, а потом пристрелить при попытке к бегству. И, кроме этого, много чего интересного вылезло, за что начальника особого отдела можно в трибунал отдавать.

— А как узнал?

— Н-ну, товарищ комиссар, — протянул я насмешливо. — Кое-какие вещи я рассказывать не могу. Назовем это так — выяснилось оперативным путем.

Куприянов дядька толковый, про «внутрикамерную» разработку знать должен, а то, что все вышло случайно, об этом знать ему не нужно. Самое главное, что начальник тюрьмы проявил бдительность и не забыл позвонить. Ну и я, тоже немного молодец, что не стал сразу расстреливать Семенова, а чуть-чуть попридержал, и вот, интересные вещи теперь всплывают. Даже жалко, что не сам допрашиваю уголовника, послушал бы, может еще бы на что-то «подраскрутил».

— И что делать, Владимир Иванович? Мы с начдивом Конасова арестовать не можем, не имеем права. А ты?

Я задумался. А вот хрен его знает, имею я право арестовать начальника особого отдела дивизии, или нет? Как начальник губернского чека — точно нет. А как уполномоченный ВЧК по Архангельской губернии? Хм. Нет, не знаю, но скорее всего, что тоже нет. А почему я должен его именно арестовывать? Снять с должности имею право, но об этом нужно сообщить непосредственному начальнику Конасова, товарищу Кругликову.

— Чего молчишь, Владимир Иванович? — настаивал комиссар.

— Думаю, — признался я. Помедлив еще немного, сказал: — Есть два варианта. Первый — мы задерживаем Конасова, отправляем его под охраной в Вологду, пусть его судьбу решает Кругликов.

— А второй?

— А второй предпочтительнее и для вас, и для меня, и для особого отдела армии.

— Говори, Владимир Иванович, не томи, — настаивал комиссар дивизии.

— Запереть его в комнате, и оставить револьвер с одним патроном. И записку какую-нибудь оставить — мол, виноват перед партией, прошу никого не винить.

[1] Так. Личные дела граждан, даже если прошло сто лет, открыты только для родственников.

Сегодня закончил работу пораньше — не в двадцать три часа, как оно было последнее время, а в двадцать один. А все потому, что нынче (как говорят в этих местах — «нонеча») состоялось лишь одно совещание, да и то, связанное с одной, не самой важной, проблемой, вставшей перед губкомом — следует ли принимать в ряды РКП (б) людей, чье прошлое недостаточно чистое? Тех, кого задерживало ВЧК или кто подвергался «фильтрации»? Спорили не очень долго, потому что с самого начала предложили высказаться мне, а я высказал свое мнение, что в каждом конкретном случае нужно разбираться индивидуально, и вопрос о приеме в ряды РКП (б) — это тоже индивидуальный процесс, тем более что с прошлого года существует кандидатский срок, в течение которого можно оценить будущего коммуниста, а коли понадобится, так и затребовать на него дополнительные данные. А уж попасть в ВЧК или пройти «фильтрацию» может любой и каждый, тем более что среди задержанных добрую треть составляет молодежь, насквозь несознательная, отправленная на фронт под угрозой репрессий. Потому, лупить людей кувалдой по головам не стоит, а напротив, нужно дать им время и возможность осознать свою неправоту, а членство в партии поможет им стать достойными строителями светлого будущего. И вообще, в белом и с крылышками у нас никого нет.

Радуясь, что смогу урвать лишний час-другой сна, оставил последние указания дежурному, а сам спустился вниз. По должности мне теперь положена машина — целый «Роллс-Ройс» с утепленной кабиной и обогревом. Кажется, раньше он возил самого Чайковского, а до этого принадлежал Архангельскому губернатору. Мне же достался по странной случайности — все автомобили к моменту моего назначения уже разобрали, и «перераспределять» авто в свою пользу показалось не слишком удобным. А этот красавец после какой-то аварии пребывал в гараже, и никто из руководства губернии на него не претендовал. Зато среди моих «подопечных» оказался неплохой автомеханик, которого я приспособил к делу. Парень отрихтовал вмятину, отрегулировал двигатель, и теперь у меня к зависти всех прочих номенклатурных персон самый лучший автомобиль во всем Архангельске. Председатель губисполкома Михаил Артемович уже «подкатывался» ко мне — мол, не хочу ли поменять свой «Роллс-Ройс» на две машины поплоше? Дескать, негоже руководителю советской власти иметь машину хуже, нежели начальнику ЧК, на что я лишь фыркнул — дескать, а где ты раньше был, пока авто простаивало? Тем более что «Роллс-Ройс» использовался не только как мое личное, но и как служебное авто — на нем ездили арестовывать особо важных злоумышленников, выезжали по необходимости в окрестности. Были бы бензоколонки, можно далеко ездить, а с канистрами неудобно.

Но сегодня, впервые за много дней, я решился пройтись пешком. Мне и идти тут всего-ничего, но хотя бы голова отдохнет от затхлости кабинета и лютого махорочного дыма, исходившего из кабинетов моих подчиненных. Я бы их вообще выгонял курить на улицу, но, увы, эпоха еще не та. Курили везде и всюду, а на совещаниях я старался найти местечко у окна, чтобы имелось хотя бы чуть-чуть свежего воздуха. Но сразу скажу — помогало слабо.