Роман Злотников - Крест и Полумесяц [litres]

Отчаянная своей необратимой обреченностью мысль вроде бы придала мне сил. Я вновь попытался встать, точнее, сесть, точнее, приподняться… И не вышло. Откинувшись на жесткое ложе, поймал себя на мысли, что мне вдруг стало все равно, будет у меня гангрена или нет. Ибо в настоящем состоянии я просто не способен хоть на что-то повлиять!

Я вновь открыл глаза, когда чьи-то сильные, заботливые руки приподняли мою голову и приложили к губам глиняную чашку с горячим бульоном. Я автоматически открыл рот и тут же скривился, попробовав совершенно несоленую, да еще и отдающую какой-то падалью жижу. Но желудок вдруг явственно заурчал, отозвавшись на столь непритязательную пищу, и второй глоток вышел более глубоким, а вкус варева показался мне уже не столь противным.

Обжигаясь, я жадно допил бульон, помогая Добрану кормить меня, придерживая чашку правой рукой. Когда она опустела, я коротко попросил:

– Еще.

Дружинник настороженно посмотрел на меня, но кивнул и отошел к примитивному каменному очагу, в медном котелке над которым томилась массивная кость с мясом. Костерок под ним уже догорал, но пока еще слабый огонь и ярко мерцающие багровым угли давали неплохой и в то же время мягкий свет. Я наконец-то рассмотрел, где нахожусь. Узкая пещера, максимум метра два шириной и едва ли четыре метра глубиной, с грубыми, плохо тесанными каменными сводами. Как кажется, ее вырубали в пористой горной породе, но завершить дело не смогли или не захотели, не знаю. Удобств минимум – два лежака из тугих гибких веток, пуков сена и набросанных поверх них шкур да очаг. Не печь без дымохода, долго хранящая тепло, а именно открытый очаг, тепло которого окончательно выветрится через два-три часа. Дела…

Между тем телохранитель щедро зачерпнул чашкой бульон, фыркнул, обжегши палец кипятком, и вышел из пещеры, откинув полог из козьих шкур. Кажется, снаружи уже стемнело.

Моего лица коснулось дуновение свежего горного воздуха, показавшегося мне по-настоящему живительным, и тут же шкуры на входе вновь распахнулись, откинутые сильной рукой варяга. Добран подошел ко мне и протянул чашку. Аккуратно принимая ее одной рукой, я ожидал почувствовать сильный жар. Однако первое, что ощутил, была еще прохладная влага, бегущая по глиняным стенкам.

Вот оно что! До меня дошло, зачем Добран выходил, – он зачерпнул снега и бросил его в кипящий бульон, чтобы остудить варево до приемлемой температуры. Кроме того, часть его попала на сосуд и тут же растаяла, заодно немного его остудив.

Я благодарно кивнул телохранителю и практически залпом опустошил чашку, чувствуя, как с каждым глотком тело прогревается изнутри, а мышцы наливаются силой. Сумел даже протянуть пустую посудину варягу прежде, чем вновь опустился на ложе.

– Как ноги, воевода?

– Ноги?!

Вопрос Добрана застал меня врасплох, ибо, кажется, за дни и ночи, проведенные в забытье, я настолько привык к боли в ранах, что она стала привычной. Однако, как и в прошлый раз, когда я впервые пришел в себя, стоило мне только о них подумать, как голени тут же заныли и зазудели.

– Болят.

– Сильно?

Варяг отличается немногословием. Вообще-то ранее я ценил это качество в телохранителе, но все же иногда оно раздражает.

– Да вроде не очень. А где мы?

Дружинник, опустившийся на корточки перед очагом, разбил остатки горящего костра крепкой палкой, растащив пылающие угли ближе к выложенным кольцом камням. Все правильно, так они напоследок наберут побольше жара… На мгновение огонь ярко вспыхнул, осветив словно из камня высеченное лицо варяга, и практически сразу погас.

– В скиту.

– В скиту… – эхом повторил я за ратником и невольно закрыл глаза.

Приятное тепло разошлось от желудка по телу, и, сам того не заметив, я провалился в дрему, а вскоре и вовсе забылся крепким сном.

Яркий луч света коснулся моего лица, а голени обдало потоком холодного воздуха. Открыв глаза, я тут же с непривычки зажмурился. И только десять секунд спустя я осторожно приоткрыл веки.

Над моими ногами склонился худощавый седой мужчина, чей расцвет остался далеко в прошлом. Впрочем, старость его также пока не вступила в полную силу. Скуластый, с сохранившейся в волосах редкой рыжиной, он аккуратно снял повязку и внимательно присмотрелся к ранам и коже вокруг них. Удовлетворенно кивнув, взял приятно пахнущую чем-то травяным мазь из стоящей рядом миски и очень аккуратно обработал ею края рубцов, после чего наложил повязки из обрезков чистой и, надеюсь, прокипяченной ткани. По крайней мере, в Копорье батюшка «бинты» действительно кипятил.

– Спасибо!

Обернувшись на мой голос, монах – а судя по скрывающей фигуру простой рясе, это именно монах – с улыбкой кивнул в ответ. Языка он наверняка не знает, но, думаю, понял благодарную интонацию. После чего мой лекарь встал, закрыв мои ноги шкурой, и жестами показал, что нужно продолжать лежать. Я понятливо склонил голову, и он покинул келью-пещеру; очевидно же, что ее рубили именно как жилище местной братии.

А вот совсем не вставать – это ведь не так-то и просто, учитывая физиологические потребности! Ощутив это через пару минут после ухода монаха, я попытался осмотреться в поисках чего-то, что могло бы заменить мне судно. Добран верно понял мой ищущий взгляд, подал деревянную бадью и выжидательно на меня уставился.

– Ты это… выйди ненадолго, хорошо?

Телохранитель пожал плечами – впрочем, в этом жесте все же читалось легкое удивление, – и, откинув полог, выбрался на свежий воздух. Ну что поделать, времена-то нынче простые, а люди в большинстве своем неприхотливы и бесхитростны… Дети природы! А ведь меня только малая нужда побеспокоила, а как быть, когда… Прочь, прочь от себя эти мысли!!! По крайней мере сейчас.

Но как же стыдно-то…

– Добран!

Варяг неспешно вошел в пещеру, взял бадью и вновь вышел на улицу. Неловко, м-да. Очень неловко.

Но и жить-то ведь как-то надо.

Пока телохранитель отсутствовал, я окинул «апартаменты» скучающим взглядом. Увы, со вчерашнего дня удобств не прибавилось, разве что стало заметно холоднее. Впрочем, это никак не отнести к плюсам. Когда лежишь под шкурами, еще ничего, но стоит им хоть чуть-чуть сползти, как тут же очень свежий воздух заставляет вновь как можно скорее в них закутаться.

Пока я осматривался, на глаза мне все же попалось нечто новое, не замеченное вчера. А именно меч Добрана в потертых ножнах и стоящий у противоположной стенки боевой топор. Рядом с оружием покоился шелом варяга, и… все. Ни щитов, ни кольчуг – а ведь защитное снаряжение было у каждого из нас! – ни, что самое страшное, моего харалужного клинка, подарка Ростислава. По спине протянуло холодом, когда я вспомнил, что непроизвольно разжал пальцы в момент падения в последней схватке.