Роман Злотников - Крест и Полумесяц [litres]

– Что предлагаешь?

Варяг посмотрел на груду камней чуть в стороне справа и кивком на них указал:

– Успеем там залечь и по-тихому их пропустим. А потом вниз и в Цунду.

– А монахи? Тут дорога только одна, к скиту!

Во взгляде воина промелькнула слабая тень. Промелькнула и пропала.

– Мы им своей гибелью ничем не поможем. Только этих разозлим. Так, может, посмотрят, что у братии взять нечего, сожрут что есть да и уйдут. Все же не язычники [19] Кому-то может показаться удивительным тот факт, что захватчики-мусульмане в Средние века были гораздо веротерпимее, чем их радикальные современники и христиане некоторых конфессий. К примеру, после захвата Иерусалима арабами никто не запретил православным молиться, посещать богослужения и поклоняться святыням. Не был упразднен и Иерусалимский патриархат – в отличие от времен крестоносцев, вырезавших все население захваченного города и изгнавших православное духовенство. Возрожден патриархат был при завоевании Палестины турками в начале 16-го в. .

Примерно полминуты я колебался. Всерьез колебался, ибо отвык уже от необходимости рисковать собственной жизнью, да и расклад сил явно не в нашу пользу. А главное, в глубине души живет осознание того, что мир этот – не настоящий, зато смерть моя будет еще какой реальной… Я уже был готов согласиться с Добраном! Вот только совесть не позволила мне забыть о том, как монахи спасли нас от смерти в снегах и о том, как Георгий врачевал мои раны, а ведь воспаление при худшем раскладе в два счета прикончило бы меня!

Нет, настоящий этот мир или морок, но мои поступки что здесь, что в реальности имеют одинаковую цену. А спасенная жизнь – это неоплатный долг перед человеком, оказавшим мне помощь. Ради него стоит рискнуть собой… Стоит.

– Если спрячемся в камнях и попробуем ударить внезапно, когда гулямы будут проходить мимо, я точно успею снять одного стрелка.

Добран сморщился, словно кислого попробовал:

– Одного! Да и то не наверняка. Нет, не устоим!

– Тогда возвращаемся в скит. Монахи спасли нас обоих, и мы оба обязаны им жизнью. Если поспешим, успеем их увести в долину, где охотились. Вряд ли сельджуки туда сунутся – а ночью можно будет и вернуться!

Всего мгновение варяг размышлял – по его взгляду заметно, что в душе варина вспыхнула сколь яростная, столь же и короткая борьба. Но, быстро приняв решение, телохранитель утвердительно кивнул, и в глазах его я разглядел лишь суровую решимость.

– Тогда бежим!

Мы успели уйти с гребня высоты прежде, чем неторопливо идущие гулямы заметили бы нас, поднявшись по тропе. Далее был максимально возможно быстрый пеший марш до скита, периодически сменяющийся легким бегом. И вот наконец показались знакомые пещеры, обнесенные плетеной оградкой. Хлипкая преграда, по идее, должна защищать обитателей скита от животных, но главный местный хищник – снежный барс все равно с легкостью ее преодолеет.

Что за ерунда лезет мне в голову?!

Как я и ожидал, оба монаха находились в часовне – строго по их распорядку дня. Едва ли не влетев в нее, я с натугой выкашлял – бег в горах дался непросто! – единственное слово:

– Уходим!

Георгий с удивлением обернулся ко мне, а Роман – высокий сухопарый старик с полностью седой шевелюрой – лишь полуобернулся, и, кажется, в его взгляде сверкнуло недовольство.

Чуть отдышавшись, я быстро заговорил, мешая грузинские и греческие слова:

– Уходим как можно быстрее, сюда идут торки!

Глаза лекаря удивленно округлились, и он уже сделал шаг ко мне, но раздался громкий каркающий голос его собрата. Я с трудом разобрал: «Да куда нам идти?»

– Куда угодно, лишь бы быстрее! По охотничьей тропе, может, за нами и не пойдут!

Охотничьей тропой я называл тупиковую ветвь горного прохода, тянущуюся за скит – туда мы с Добраном ходили козлов добывать.

И вновь мне ответил Роман:

– Бросим часовню агарянам? Позволим надругаться над святынями?

Я не удержался и вспылил:

– Какими святынями?! Это же не храм, здесь нет алтаря! Возьмем с собой обе иконы и крест и уйдем!

Добран, немного понимающий по-грузински – благодаря моей настойчивости телохранитель также пытался учить язык, – уже дернулся было к висящему на стене образу Богородицы, но его остановил каркающий голос старика:

– Бежим, когда Господь посылает нам мученический венец?!

Георгий, в глазах которого я до того видел обычный человеческий испуг и готовность следовать за мной, замер как громом пораженный. И практически сразу страх в его взгляде сменился отрешенностью.

– Идите, друзья. Мой брат прав, если Господь направил сюда агарян, значит, на то его воля. Если мученический венец ждет нас, то разве пристало нам противиться Божьему промыслу? А вы идите. И… спаси вас Бог.

Последние слова, выделенные теплой, доброй интонацией, окончательно во мне что-то сломили. Едва удержавшись от того, чтобы не выругаться, я вышел из часовни и сделал глубокий, сильный вдох. Добран положил руку мне на плечо:

– Воевода, монахи свой выбор сделали, может статься, и правильный. Они ведь пожили свое, а если Господь таким образом посылает им возможность искупить разом все грехи да наследовать Царство Небесное…

Я обернулся и посмотрел варягу в глаза:

– А не того ли хотел Господь, чтобы мы оказались здесь, когда придут торки? Не нас ли он послал монахам, чтобы защитить их от иноверцев?

На моей памяти варин впервые отвел взгляд.

– Я слышал, мусульмане позволяют христианам жить в их городах, исповедовать свою веру. Может, они им ничего и не сделают?

Я отрицательно покачал головой:

– Может, гулямы Алп-Арслана, состоящие у него на службе, и не тронули бы монахов, коли султан отдал бы такой приказ. Но это беглецы, отщепенцы, воры [20] Значение «воровства» на Руси было более широким, чем принято сейчас, и означало любой вид противозаконной деятельности, в том числе грабежи и убийства. . Им кровь чужая, что своя, будто водица, а любая жизнь и медяка не стоит. Они могут убить монахов просто так, походя, не из-за другой веры. Просто потому, что так меньше мороки. А то и замучают от бессильной злобы – заметил повязки? Видать, недавно их потрепали да славно! Будут теперь искать, на ком злобу свою выместить!

Варин опустил плечи, устремив взгляд на землю. Мое сердце тревожно заныло от горькой догадки: кажется, сломался мой верный телохранитель, не готов биться в заведомо проигрышной схватке. С трудом мне дались последующие слова:

– Добран, ты уже спас однажды мне жизнь, и сейчас я не вправе требовать от тебя, чтобы ты снова рисковал собой. Ты можешь уйти, винить не стану. Правда.

Варяг наконец поднял глаза и открыто посмотрел мне в лицо.