Роман Злотников - Крест и Полумесяц [litres]

Еще минут двадцать я терпеливо жду, наблюдая, как кочевники пядь за пядью теснят стратиотов к ладьям. Свою ошибку они более не повторяли, изменив тактику: короткий наскок, укол копьем, быстрое отступление – хотя некоторые все еще напарываются на «чеснок». Не пробивной и самоубийственный в настоящем таран, но вполне действенная тактика. Ибо моим воинам приходится все время ждать атаки, предугадывать ее – что сложно и практически, и психологически – и пытаться уколоть первыми, что опять же удается далеко не всегда. Кроме того, за спинами орудующих копьями половцев метко бьют стрелами их сородичи, выцеливая головы ратников. Если бы не пешие лучники, чья меткая стрельба наносит врагу основные потери, то фаланга давно бы сломалась и погибла. А так стратиоты все еще пятятся под команды десятников, огрызаясь точными и сильными уколами контарионов.

Но вот на пляже столпилось уже под две с половиной сотни куманов, еще полторы упокоились под копытами лошадей соплеменников. Половцы не бегут только потому, что стоящие в хвосте колонны не знают о потерях своих же, рубящихся впереди.

Пора!

– По коням!

Лучших кобылиц мы специально отобрали из местных табунов – лишний раз не заржут, выдавая засаду. Да и нет у нас тяжелых «латных» всадников – беловежские дружинники и касоги защищены только кольчугами и шлемами, и то не все. Лошади же оседланы еще с начала схватки на берегу, и теперь заждавшиеся своего часа воины спешно выполняют мой приказ. Спрыгиваю с плетеной люльки, обустроенной в дубовых ветвях и я – мою рослую пегую кобылку держит под уздцы молодой бродник Часлав. Верный Добран отправился на север со специальным заданием еще в июне, а за Радеем прочно закрепилась должность телохранителя семьи. Старый соратник вроде не против и обиды не держит – а там кто его знает, чужая душа потемки. И к слову, оба близких соратника прирожденные пешцы, верхом умеющие разве что путешествовать, но никак не драться. Вот я временно и приблизил к себе молодого воина, успевшего отличиться при захвате языка.

– Ну что, Славка, готов кровь пустить иродам? Не боишься сечи?

Довольно высокий, худой и жилистый парень насупился, заметно, что вопрос про страх он принял за обвинение. Лишь хмыкнув в ответ на реакцию слишком рано возмужавшего мальчишки, я ухватился за луку седла и рывком приподнялся, перекинув ногу через лошадиный бок. Все это было проделано в одно мгновение, без помощи стремян, теперь же, вдев в них ноги, левой рукой я перехватил поводья, а правой показал броднику, чтобы подал копье.

– Часлав, после захвата полона в твоей храбрости никто не сомневается, но в такой сече ты вряд ли еще бывал. И бояться ее не стыдно, я сам каждый раз боюсь перед боем. А вот в схватке пугаться и жалеть себя нельзя, иначе сгубят. Сейчас же пусть страх твой сил тебе придаст! И не лезь в пекло прежде меня, держись сзади и защищай мою спину да бока, понял?!

Ратник сурово кивнул в ответ (и этот немногословный!), после чего прыжком взлетел в седло и пристроился сзади. Однако! Я-то думал, что моя лихая посадка – предмет тайной гордости – может произвести впечатление, а тут такое… Кстати, про страх я не солгал. Говорят, что на фронтах Великой Отечественной те, кто каждый день проводил в окопах и выживал, привыкали к ежедневной опасности, к близости смерти. Но, возвращаясь после госпиталей, фронтовики были вынуждены вновь ломать себя и подавлять страх. А тут получается одна схватка раз в несколько месяцев, и каждый раз сердце бьется как загнанный заяц…

– Пошли.

Передача команды по цепочке воинов отработана нами заранее. Легко тронув бока кобылы пятками, я посылаю ее вперед – и одновременно со мной начинают движение десятки дружинников Белой Вежи да касоги. И каждый шаг наших лошадей становится все быстрее, совпадая с частыми ударами сердца в груди. Руки подрагивают от волнения, но мне в очередной раз удается переродить страх в боевой кураж. Внутри будто что-то взрывается, и тело словно становится легче, а сознание заполняет восторг одновременно с предвкушением. Я молод, силен и сегодня точно не погибну!!!

И пускай так думает каждый молодой воин, сотням которых не удается пережить свой первый бой. Перед сечей лучше верить в неуязвимость, чем размышлять о тяжелой ратной судьбе…

Кобылка, прозванная Лисицей, между тем набирает скорость, как и прочие лошади, сокращая дистанцию с половцами, развернутыми к нам спиной – и пока еще не подозревающими об ударе с тыла. Незакрытым остается только один вопрос – почему я вновь нахожусь в атакующих рядах? Однако этому есть объяснение. Во-первых, после нашего удара никакого руководства боем за спиной воинов уже не осуществить. Максимум что возможно, это сплотить часть их вокруг себя – то есть непосредственно участвуя в схватке. Во-вторых, численность моих людей не шибко велика, нет никаких резервов, коим был бы нужен дополнительный сигнал. В-третьих, вести ратников в бой вождю здесь почетно, мое личное участие будет отмечено Ростиславом в случае успеха. И наконец, в-четвертых – это тот самый азарт, та самая горячка сечи, что страшит меня и одновременно притягивает. Слишком сильные ощущения, чтобы отказаться от них, чтобы жить вовсе без них…

До развернутых полубоком куманов остаются считаные метры, а до ближайшего ко мне степняка – прямая дорожка между деревьями, где я могу разогнать кобылу до галопа. Лисица не подводит, словно пролетев над землей последние метры, и с моих губ срывается давно зреющий в груди клич:

– Бей!!!

Тут же в ответ раздается оглушительное:

– Севе-э-эр!!!

И морозящий душу волчий вой касогов…

Выбранный в качестве цели половец успевает послать коня мне навстречу и склонить копье – но и только. Натянув повод вправо, я обхожу противника с левого от него бока – и, развернувшись в седле, одним точным, стремительным уколом вонзаю пику под ключицу и успеваю потянуть древко на себя.

Лошадь отлично меня слушается: прошлогодний поход многому научил, да и я последние дни не терял времени даром, активно готовясь к конной схватке. Потому принимаю на щит очередной укол вражеского копья, нацеленного в шею, и с силой вонзаю свое в открытое бедро противника, атаковавшего меня лоб в лоб. Степняк взвыл от боли и неуклюже вывалился из седла, потеряв равновесие, древко засевшей в человеческой плоти пики выскользнуло из пальцев, но мгновение спустя ножны с хищным свистом покидает сабля. Однако чуть искривленному клинку уже не довелось вкусить вражеской крови: куманов справа и слева от меня опрокидывает удар разогнавшихся дружинников, и уцелевшие степняки в спешке разворачивают лошадей.

Сентябрь 1069 г. от Рождества Христова