Андрей Шопперт - Колхозное строительство 2 [СИ]

— Хорошо. Пусть приезжают. Разместим обоих в детском тубдиспансере. Там сейчас немного свободнее стало, — и правда ведь, за последние три с небольшим месяца выздоровело десять детей, а прибавилось только трое, да и те из Карпинска и Волчанска.

— Чайку…

— Подождите, Александр Михайлович. У меня к вам три просьбы. Даже, вернее, предложения. Вам два точно понравятся. Да и третье интересное.

— Предложения? Кого-то устроить нужно в министерство? — конечно же, "Балъшой началник".

— Нет. Это не на минуту разговор. К тому же, нужно показывать картинки.

— Что машину спроектировали? Фурцева говорила, что вы инопланетянин, — улыбнулся, оттаивая, но глаза не весёлые.

— И машину тоже. Где мы сможем спокойно поговорить?

— Надолго в Москве? — протёр лысину платочком министр.

— Дня на три-четыре. Как пойдёт.

— В понедельник в восемь утра в министерстве. На вас будет выписан пропуск. Кто-то нужен кроме меня, — есть ведь деловые люди.

— Нужен человек, который занимается кузовами "Волг".

— Две сороки! Будут вам сороки, — теперь улыбнулся по-настоящему.

— Сороки?

— Юрий Наумович Соро́чкин — это заместитель главного конструктора завода по кузовам. Виктор Петрович Сорокин — заместитель начальника экспериментального учебного цеха автозавода. Они на ГАЗе главные спецы по кузовам. Их там "двумя сороками" зовут. Сегодня же вызову. К понедельнику прибудут. Не придётся хоть краснеть? — опять насупился товарищ.

— Придётся. По противоположной причине.

— Заинтересовали. Сегодня суббота. В понедельник. Знаете, где находится наш дом терпимости?

— Дом терпимости?

— Здание имеет множество входов и выходов с разных сторон, в нем полно переходов, лабиринтов и тупиков. До революции это был доходный дом Алексея Хомякова. Ходят слухи, что в годы НЭПа в нем размещался дом терпимости, Благодаря множеству лабиринтов, тупиков, выходов его посетителям удавалось избегать нежелательных встреч.

— Не слышал. Интересно.

— Дом стоит на пересечении Кузнецкого моста и Петровки. Красивое здание, найдёте. Ну, не буду больше задерживать, вон за вами уже очередь выстроилась, — снова протёр лысину платочком, и крепко сжав руку, отошёл.

— Пётр Миронович! — вот и Фурцева.

— Добрый день, Екатерина Алексеевна, — чуть снова не поклонился. Здесь бы выглядело не смешно.

— Пётр Миронович, не знаю плохо это, или хорошо, но Михаил Андреевич и Леонид Ильич хотят познакомиться с Машей… вашей, — и радостно щерится, вспомнила про рифму.

— И где они?

— Сейчас пошли в малый зал. Там отдельный стол для руководителей.

— Я про Машу и Таню.

— А я откуда знаю. Шучу, не пугайтесь. Твой человек их у входа в Кремль встретил и проводил в гостиницу, потом моему заместителю отзвонился, а он мне передал, — змея, Пётр аж взмок. Потерять этих пигалиц в Кремле.

— Уже послали?

— Конечно, — снисходительно улыбнулась Фурцева.

— Позвоните в номер. Пусть посланец возьмёт серый чемодан. Без песен ведь не обойдётся.

— Уже чемоданами песни возишь? — чуть пьяненькая Екатерина Великая прыснула.

— Приходится с вами, — лучший экспромт всегда получается после долгих репетиций. Вот и проверим эту поговорку.

— Как привезут, я тебя заберу. Веселись пока. Много не пей, — и ломанулась за Хренниковым.

Ну, осталось пообщаться с Абрамом Моисеевичем Ляссом. Заведующий лабораторией ЦНИИТМ. Как это расшифровывается? ЦНИ понятно — Центральный научно исследовательский. ИТМ — институт тяжелого машиностроения? Или точного. Военный, значит. Из Подольска.

— Абрам Моисеевич, можно вас украсть у дамы на пару минут, — зав. лаб. высокий почти лысый мужчина с остатками волос только в районе висков подливал вина крашеной шатенке, не очень и молодой и совсем не привлекательной.

— Вы ведь композитор? — орлом вылетел лауреат из-за стола.

— Поэт. Это к делу не относится. Я Первый секретарь горкома партии в городе Краснотурьинске. У нас там есть Богословский Алюминиевый завод.

— Знаю, даже знаком был с Рюминым, — покивал Моисеевич.

— Замечательно. Там есть литейка чёрная. Не большая. Насосное хозяйство и бронировка мельниц, ну, и по мелочи ещё всякой всячины льют. Тонн триста в месяц. Разговор о насосном хозяйстве. Нельзя ли ваши смеси там внедрить в этом году. У вас формальдегидные смолы? — Пётр отводил за руку товарища подальше от начинающего становиться шумным стола.

— Что, простите? Нет, у нас не пластмассы. У нас смеси на основе жидкого стекла.

Опять Штирлиц был на грани провала. Эдакое старьё. Даже не вчерашний, а позавчерашний день. И за это Ленинскую премию. Бред! Хотя ведь и живём в этом самом позавчерашнем дне. Как теперь выкручиваться. Ну, нет. Пойдём напролом.

— Абрам Моисеевич, а если к песку добавить не жидкое стекло, а эти самые смолы? Не пробовали? Я ещё дня четыре буду в Москве. Нужно встретиться, поговорить. Ещё такая идея есть. Берёте форму, накрываете слегка нагретой полиэтиленовой плёнкой. Потом ставите опоку. Герметичную. С патрубком. Засыпаете сухой песок и снова плёнку. Потом включаете небольшой вакуумный насос. Песок твердеет. Переворачиваете, не отсоединяя от вакуума. Устанавливаете стержни. И также со второй опокой. При этом вакуум не отключаете. Заливаете. Отключаете вакуум. Песок весь сам высыпается. Не нужна никакая регенерация. Только просеять. Чтобы плёнка не прилипла к отливке нужно из пульверизатора обрызгать её антипригарной краской. Лучше на основе спиртов. Быстрее высохнет. Метод резко увеличивает качество литья. Вот я вам на две Ленинских премии материала подкинул. Так, когда встречаемся?

— Пойдёмте сейчас со мной в гостиницу, я всех своих позову! — глаза горят, лысина блестит. Учёный!

— Не могу. Брежнев зовёт за свой стол. Песни петь. Завтра воскресенье, жду вас со всем коллективом в гостинице "Россия" в семь утра в холле. Не напивайтесь. Нужны ваши незамутнённые мозги.

— Пётр Миронович, где тебя черти носят. Брежнев тебя пока одного зовёт! — Фурцева. Вихрь в юбке.