Александр Курзанцев - Жрон

Она, снова, пристально взглянула на меня, сказала хмуро:

— Вы сейчас должны быть тише воды, ниже травы. Хотя бы этот год. И избегать каких-либо конфликтов, поняли?

— Понял, профессор, — мне было стыдно, честно, она была во всём права, а я действовал как четырнадцатилетний идиот, а не тридцатилетний умудрённый опытом мужик.

— Но, что если первыми начнут они?

— Сможете это доказать, тогда к вам вопросов не будет, — сухо ответила Макгонагал. Поджав губы, добавила недовольно. — Только помните, иногда это бывает не легко.

Не замеченные мною ранее часы с кукушкой пробили пять часов после полудня, и она стала закругляться.

— Думаю, беседу нашу можно заканчивать. Надеюсь вы всё поняли и впредь, не думая, бросаться к кому-то что-то доказывать уже не будете, — я неуверённо заулыбался, но она и не подумала улыбнуться в ответ. Смотрела требовательно и строго, и я, вернув серьёзное выражение, ответил: — Да, профессор, я всё понял.

***

Уже в коридоре, пристыженный, я решал, что мне сделать сначала. Пойти к Грюму или всё же забить и, наконец, сходить в библиотеку и почитать с чего, собственно, начинается магия. Без чёткого знания основ моё развитие как мага было совершенно невозможным. Знание десятка простейших заклинаний поводом для гордости не было абсолютно. Таковые должен был знать каждый отпрыск потомственных магов при поступлении, а маглорождённые изучить в первые полгода. Не то чтобы это давало особые преимущества родовитым детям, до одиннадцати колдовать было запрещено из-за нестабильности магического потенциала в раннем возрасте, и изучать их они могли лишь ограниченное время перед Академией, но это был один из пунктиков чуть более особого их положения, некий намёк на социальное разделение уже с самого начала обучения в Хогвартсе.

Но при зрелом размышлении забивать на старого аврора, тем более Пожирателя под обороткой, показалось опасным, и я поплёлся обратно в класс Защиты.

Лже-Грюм сидел ещё там, за преподавательским столом, выставив вперёд деревяшку и грузно опираясь одной рукой о столешницу. Он листал учебник, периодически морщился, чиркал что-то пером, что-то дописывал.

Я стоял у входа и молча наблюдал за ним. Не заметить меня он не мог, не тот человек, но приглашать к беседе не торопился, и я терпеливо ждал.

Наконец, вырвав в сердцах, пару страниц, он отложил учебник и взглянул на меня здоровым глазом.

Указал на переднюю парту:

— Садись.

Сам встал, заложив руки за спину, прошёлся, хромая. Вид его был задумчив и сосредоточен.

— Забыли, всего полтора десятка лет прошло, а они уже всё забыли, — пожаловался он в пустоту.

— Какая может быть защита без нападения, без контратаки, — он словно разговаривал сам с собой, но вслух, а значит было нужно, чтобы это мнение было услышано. И я внимал, провожая взглядом его фигуру меряющую класс шагами.

— Непростительных боятся как огня, а ведь это тоже инструмент, всего лишь инструмент, — он, наконец, посмотрел на меня. — Понимаешь?

Я неуверенно кивнул.

— Гнев, ярость, это такие же эмоции, и они не прерогатива одних тёмных. Знаешь, тогда, в войне с Волдемортом, теряя товарищей, я испытывал и гнев, и ярость, и самую чёрную ненависть, какую только возможно. Думаешь, я стал тёмным? Нет, я всё это направил против чёртовых ублюдков в балахонах. Собрал команду таких же как я, сжигаемых ненавистью, Корнер, Макс, с которым ты встречался, тоже был там со мной. Совсем ещё молодой, но потерявший всю семью, — Грюм мрачно оскалился. — Себя не жалел, отчаянный был, всё погибнуть рвался, еле его удержал. Он тогда от друзей прозвище заработал: «Убийца убийц», а от врагов кучу магических проклятий.

Он рассказывал, а я всё не мог понять, этот монолог, про непростительные, про тёмные эмоции, это наложенная личность Грюма говорила, или это сам Барти пытался таким образом на меня повлиять?

А лже-аврор продолжил:

— Крауч был главой Визенгамота и снял запрет на использование непростительных. И вот тогда мы отплатили Пожирателям их же монетой, сполна и с лихвой, — его глаз сверкнул недобро. — Эти чистокровные семейки долго нас помнили.

— А теперь! — неожиданно, размахнувшись посохом, он ударил по ни в чем не повинному учебнику. — Они решили забыть всё чему нас научила война, опять одни Ступефаи да Экспелиармусы. Много мы с ними против Адского огня, Бомбард и Авад тогда навоевали? Любой маг, без атакующего арсенала, труп.

Он хлопнул ладонью, по столу:

— В общем, программу сильно изменить мне не дадут, но хоть немного, но полезного, я на уроках дам. А вот с тобой займёмся отдельно, но не ерундой, вроде изучения высших заклинаний, которые ты и воспроизвести не сможешь, или правил магических дуэлей, которыми маются только идиоты и потенциальные трупы, а пониманием, реальным пониманием обстановки, места, времени и выбора действия. И первое и основное, что необходимо понимать, что должна быть: Постоянная бдительность!

Блин, я реально вздрогнул, когда он это рявкнул.

Присев обратно за стол, он достал фляжку и пригубил, скривившись. А я, набравшись храбрости и прикинувшись дурачком, наивно спросил:

— Профессор, а что вы пьёте?

— Это? — лже-Грюм вытащил убранную было фляжку и усмехнулся. Сказал, повертев её в руках: — Лечебный отвар. Снимает болевые ощущения и последствия ран нанесённых магически. Они, знаешь ли, крайне плохо заживают и очень долго болят.

А я мысленно восхитился тому, как это было сказано. Ни слова фальши, ни намёка на игру, спокойно, уверенно, буднично. Тот, кто готовил эту операцию по подмене, был мастером и подготовку произвёл на высочайшем уровне. Стоило восхититься таким противником.

Только через час мне удалось освободиться. Было уже семь часов вечера и оставалось всего часа три на библиотеку, в которую я и бросился со всех ног.

***

Библиотека была хороша. Огромное помещение, заставленное рядами стеллажей, уходящими вдаль, с книгами, наверное десятками если не сотней тысяч книг по моим скромным прикидкам.

Других дураков в вечер первого учебного дня посещать библиотеку не было, и я был единственным гордым посетителем сего храма мудрости. Только почему-то стол библиотекаря, мадам Пинс, пустовал, но могла же женщина выйти, скажем, по нужде, подумал я и пошёл мимо стеллажей, ища секцию по основам магического искусства, нужная книга должна была быть там.

Солнце уже клонилось к закату, и окрашенные красным лучи красили стены в причудливый цвет, проникая сквозь высокие витражи. Тишину под сводами высоких потолков нарушали только мои шаги и…

Тут я остановился и с удивлением услышал негромкие постанывания. Тихонько на цыпочках прокрался и заглянул за следующий ряд стеллажей, а то мало ли — стонет какая-нибудь жертва при смерти, над которой нависает неумолимая смерть в лице хладнокровного убийцы, а тут я, как ненужный свидетель.