Владимир Бабкин - Империя. Пандемия

Вздохнув, она добавила:

- Твой Кароль, по крайней мере, не гомосексуалист, каким был мой первый муж. Это действительно были пятнадцать лет нескончаемого ада.

Ольга Николаевна кивнула.

- Да, я знаю. ПапА не давал вам разрешение на развод. Но, сейчас-то вы счастливы?

- Сейчас – да. Я счастлива. Сейчас.

Прозвучало довольно сухо, и Оленька поспешила сменить тему.

- Касаемо этой будущей фрейлины…

Местоблюстительница Ромеи сделала знак остановиться.

- Погоди, что-то случилось похоже. С чего бы иначе мой секретарь сквозь ночь бежал по дорожке от дворца…

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:

Из Воспоминаний академика П. А. Сорокина.

«Страницы русского дневника». 2-е издание. М. Дело народа. 1948г.

Возвращался я в Москву спешно. Мой двухдневный вояж в Тамбов практически провалился. Не успел я сойти с поезда – меня тут же проводили к генералу Скрипчинскому (1). Руки он подавать не стал, чем избавил нас от конфуза. Выяснив, зачем я в Тамбове и то, что агитировать я и не собираюсь и приехал не от нашего ЦК (2), а по линии ВИК (3) он позвонил куда-то. Потом снова позвонил. Зашел жандармский ротмистр и Николай Андреевич приказал ему отдать «бумаги задержанного», а вошедшему следом адъютанту «организовать господину кандидату билет в Москву первым классом первым же поездом». Не успел я что-то возразить, генерал сказал:

- Питирим Александрович, у нас здесь не спокойно. И вы это знаете. Ваш товарищ Иванов-Разумник (4) задержан как лицо, пребывающее в местностях, объявленных на карантине. Но его материалы мы отдаем вам. И вы же приехали именно за этими бумагами?

- Да, ваше превосходительство, я направлен за опросными таблицами. Их получение уже запоздало на три дня.

- Прошу извинить, милостивый государь, но карантинные меры предписывают, да, и не буду скрывать наши шифровальщики, уже пытались найти коды в ваших цифрах, но, похоже, там ничего запрещенного нет.

- Но позвольте, я бы хотел лично ознакомиться с работой местного исследовательского комитета…

-Извините, Питирим Александрович, карантин. Завтра всю область закроют. Вы же не хотите остаться на две недели с нами?

- Не испытываю такого желания.

- Вот и славно. А в том, что ваши люди работали с великим тщанием, можете не сомневаться. Мы проверяли.

Зашел адъютант и сказал, что поезд через час.

- Что ж, не смею вас более задерживать. Господин поручик проводит вас к ротмистру Андрееву, а он на авто сопроводит вас с бумагами до купе. Доброй дороги.

- До свидания, ваше превосходительство, - разочаровано выдохнул я.

Полпути до Москвы разбирал доставленные мне жандармами бумаги. На удивление даже не обработанные опросные листы за вчера отдали. Подчисток вроде нигде нет. Руку Разумника Васильевича я в отчетах признаю. Стоп! Генерал сказал «задержанного». Во что же Разумник опять вляпался? Договаривались же: только социология без агитации и прочей политики! Впрочем, может действительно карантин.

Выкладки недельной давности, в целом, с имеющимися у нас в Москве по другим губерниям совпадали. Монархисты и правые проигрывали и сильно. Даже у проимператорского РОСО начало проседать. Случить голосование в прошлое воскресение мы бы точно имели здесь три своих депутата. Но вот с понедельника отчеты стали рваными и неполными. Из сел было мало сводных таблиц, и они давали левым совершенно уже удивительные проценты. В городах же падение освобожденцев и правых замедлилось, потом остановилось. Сейчас цифры даже показывали некоторый рост. Отчеты же с ряда уездов пропали в те дни совершенно. Похоже, что наши опрашивающие попали в руки людей господина генерала, а то и вовсе к бунтующим. Мужики взялись за топоры. Не исключаю, что товарищ Разумник не устоял… Что ж буду смотреть на последние данные от него критически.

К Рязани я успел свести таблицы динамики и обработать последние анкеты. Мы, эсеры, и вообще левые явно прибавляли. Но даже в этом горячем регионе было видно что, получив большинство голосов, мы все проигрываем… Дышавшие неделю назад нам в спину «крестьянские социалисты» Колегаева-Агласова догнали нас, горьковские «трудовые крестьяно-работчцы» практически догнали. Добавили и другие левые, как на селе, так и в городах. Падение правых замедлилось, а список РОСО (Российского общества служения и освобождения) в городах и уездных центрах стал даже набирать.… Но и они до выборов выправить ситуацию явно не успеют.

Впрочем, о чем я говорю! Продолжаю судить о положении как политик. Но если посмотреть на цифры… Вот радуюсь я успеху товарищей, но ведь эти успехи у нас явно воруют одно, а может быть два места, причем одно точно уйдет РОСО. Растаскиваем мы свои голоса между бывшими однопартийцами…

После Рязани в Рыбном к вагону приступила небольшая, но шумная кампания. Какой-то невысокий хорошо одетый белокурый господин ругался с начальником поезда, требуя его пропустить с женой и детьми в наш синий (5) вагон, тот же направлял его в соседний микст (6), ссылаясь, что нет места.

- Я кандидат в депутаты Государственной Думы! Вы обязаны обеспечить нам место!

Вот они будущие избранники! Не успели избраться, а уже норовят себе место непременно в первом классе с домочадцами.

- Помилуйте, господин Есенин! У нас там уже едет в купе один кандидат! Место только в смешанном вагоне и осталось!

Есенин? Вот же встреча! Выхожу на перрон. Обращаюсь к начальнику поезда:

- Уважаемый! Пропустите Сергея Александровича со спутниками. Ради такой компании я готов потесниться.

Примечания:

1. Скрипчинский Николай Андреевич – тогда генерал-майор ОКЖ, начальствующий силами ОКЖ по Тамбовской губернии.

2. П. А. Сорокин в те годы был членом ЦК Партии Социалистов-революционеров.

3. ВИК – Всероссийская избирательная комиссия МВД ИЕРР

4. Разумник Васильевич Иванов-Разумник – русский социолог, писатель, литературовед, в те дни возглавлял Исследовательское опросное бюро ВИК в Тамбовской губернии, старый товарищ П. А. Сорокина по партии эсеров.

5. Синий – вагон первого класса.

6. Микс – вагон, в котором наличествуют места нескольких классов, как правило, 1 и 2-го.

* * *

ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. ОСТРОВ ХРИСТА. УСАДЬБА «ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО» (УБЕЖИЩЕ СУДНОГО ДНЯ). 5 октября 1918 года.

Маша выронила листок и в ужасе закрыла лицо ладонями. Она сидела недвижимо и лишь слезы просачивались и капали на бланк ужасной телеграммы, растекаясь по красной бумаге словно капли крови.

Не зная что делать, Орлова нерешительно топталась на месте. Наконец, она робко спросила: