Валерий Большаков - Новый путь

Каждую среду, между десятью и одиннадцатью часами, агент должен торчать на углу Невского и Герцена, терпеливо ожидая, проедет ли мимо «Хонда» с дипломатическими номерами. Показалась? Стало быть, ровно в полночь добро пожаловать на приватную беседу в подъезд дома Лофтина — через черный ход.

Тишина и пустота! Уже четвертую неделю подряд.

Если писать стихи по-русски, слово «пропал» рифмуется с «провал»…

— Shi-it… — зашипел Дэниел.

Вздрогнув, он узнал неприметное здание по четной стороне Кронверкской — дом номер шестнадцать.

«Чуть не пропустил!»

Приглядевшись, вице-консул расплылся в улыбке облегчения и хвастливого торжества — под аркой подворотни краснела пятерка, старательно выведенная губной помадой. Персональная цифра «Немо»! Агент сигналит о закладке в условном месте «Сорок».

— Slava bogu! — выдохнул Лофтин, и чуть-чуть прибавил скорости.

Встречать маму мы вышли пораньше. До прихода «ПАЗика» с Помошной оставалось еще полчаса.

Солнце село, ветерок стих совершенно, и запад пламенел рваным полотнищем, источая все оттенки красной линии спектра — от нежно-розового, как зачин нового утра, до исчерна-багрового тона ночной тьмы, что кроет тление углей.

Стеклянный автовокзал бесшумно пылал, отражая закатные краски — наступал конец и светлого дня, и рабочей суеты. Лишь недовольно урчал белый «ЛАЗ», отправляясь в Конецполь — последние пассажиры, задержавшись в райцентре, спешили до дому.

— Ждём-с, — изрек я, присаживаясь на лавочку.

Настя понятия не имела о телевизионном креативе будущих лет, но поддержала меня, плюхаясь рядом:

— Сидим-с! Так-с…

Ёрзая, она притиснулась мне под бочок.

— Соскучилась, чучелко? — я обнял сестренку.

— Угу… — вздохнула Настя.

— Скоро уже.

— Угу…

А закат нынче — роскошь и невидаль. Полыхает в полнеба, как в тропиках, будто колоссальный красный флаг полощется. Даже серп с молотом можно высмотреть — во-он то облачко-загогулину, золочёное лучами.

Я, словно вторя сестричке, тихонько вздохнул. Никого в мире не заботит судьба СССР. Враги сочиняют коварные многоходовки, мечтая развалить «Империю зла», а свои твердо уверены в нерушимости пролетарской сверхдержавы. Одному мне видно, как подгнивают устои, как убийственная ржа разъедает умы и души. Иногда просто изнываешь от желания крушить, ломать, хватать за грудки и орать в лицо: «Да проснитесь же вы! Оглянитесь, ужаснитесь, охните! Закатайте рукава — и за дело!»

Нельзя. Время баррикад еще не наступило. Надеюсь, и не наступит. Не сойдутся две ненависти на улицах, не забрызгают асфальт красным и страшным…

— Едет! — вздрогнула Настя, прислушиваясь. — Так… Да точно!

По улице, фырча мотором, прокатил лобастый «ПАЗик», сворачивая на пустынную площадку перед автовокзалом. Мелькнуло за окошком милое лицо, такое знакомое, родное. Свое.

— Побежали!

Выпустив грузную тетку с чемоданом, автобусик качнулся, а вот и наша студентка, комсомолка и просто красавица. Разумеется, глаза на мокром месте…

— Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё! А похудели-то как!

Нагруженная ручной кладью, мама бросилась нас целовать и обнимать, да с такой страстью, что можно было подумать, будто нас с нею в детстве разлучили, как в индийском кино.

— Да ты шо? — возмутилась Настя, вырываясь из жарких объятий. — Я на целый килограмм поправилась! Меня Мишенька закормил совсем, вон какая толстая стала!

— Нормальная ты стала, — сказал я, и отобрал у матери обе сумки.

— Ой-ё-ё, чемодан оставила! — запричитала мама и полезла в салон.

Улыбчивый парнишка-шофер протянул ей багаж.

— Не забывайте.

— Ох, спасибо!

Я поднял сумки, прикидывая вес. Ту, что полегче, доверил сестричке, а у мамы отнял увесистый чемодан.

— Мишенька, он тяжелый! — забеспокоилась она. — Давай, я понесу.

— Фигушки! — напрочь отрезал я. — Тащи свою сумочку.

Дочка хихикнула, цепляясь за родительницу. Так они и пошли, держась за руки, походя на сестер или подружек.

— Ма-ам, — затянула «младшая», подлащиваясь. — Мам, трудно было?

— Да нет, доча, — живо прозвучало в ответ. — Это ж установочная сессия. Непривычно просто.

— Привыкнешь! А у папы была?

— На выходных ездила… Ох! — «старшая» виновато посмотрела на меня. — Сына, не выйдет у нас, чтоб и Новый год, и новоселье. Это что-то с чем-то! Дом только к лету сдадут…

— Ну, и ладно, — пожал я одним плечом — другое оттягивал чемодан. — Так даже лучше. Доучусь хоть со своим классом! И выпускной не пропущу.

— А-а… — растерялась мама. — А физматшкола?

— Да ну ее… Смысла нет! И вас тут одних не брошу, а то разбалуетесь.

— Ой, кто бы говорил! — затянула Настя с ехидцей.

— Подожди… — между маминых бровей залегла складочка. — Но ведь сам Колмогоров…

— Я с ним поговорю, объясню все, — заверил терпеливо. — Он поймет.

— Мы скоро будем где-то там проезжать, на осенних каникулах! — прощебетала сестричка. — У нас экскурсия в Ленинград!

— У нас? — изобразил я легкое недоумение.

— Ма-ам! — заныла коварная Настя. — Миша меня с собой брать не хочет! Скажи ему!

— Чучело, экскурсия — мероприятие не для всех, — сказал я назидательно, — а только для тех послушных мальчиков и девочек, которые радуют учителей своим примерным поведением и прилежно занимаются в десятом «а» классе.

— Так я тоже радую! — уширила сестренка свои хитрые глазки. — Изо всех сил. А прилежно заниматься… так ты ж мне не даешь!

— Я?!

— Ну, да, — убежденно сказала Настя. — Совсем не подтягиваешь отстающую. Комсорг называется!

— Подождите, подождите, — загасила мама разгоравшийся спор. — Какая еще экскурсия?

— Бесплатная, в Ленинград, на три дня, — отчитался я — Ну, это не считая дней приезда и отъезда. Райком нас так наградил…

— А взрослые там будут? — подозрительно спросила родительница.

— А як же! И Циля Наумовна, и военрук, и экскурсовод.

Признаться, я немного переживал, ведь мама могла меня и не отпустить. А канючить или сцены устраивать — слишком уж унизительно.

— Ты мне, давай, зубки не заговаривай, — душевно сказала студентка, спортсменка и просто красавица, тут же надувая губы. — Хотите меня бросить, да?

— Мамулечка, мамулюшечка! — заговорил я с чувством. — Да как ты могла такое подумать? Мы ж тебя любим, как… как не знаю, кого! Особенно я!

— Нет, я! — Настя облапила мамулю, ластясь, но вовремя вспомнила, от кого зависит ее поездка, и притиснула меня, сладко воркуя: — Ладно, ладно, ты… Если с собой возьмешь!

— Ну, ты и шантажистка! — рассмеялась мама.

— Эх, Настька, Настька… — попенял я, хватаясь за ручку чемодана левой рукой.