Валерий Большаков - Новый путь

Ицхак Хофи выглядел на удивление мирно. Набычив кудрявую голову и сложив руки за спиной, он вышагивал между огромным столом и худосочной пальмой в кадке, что распускала перистые листья у огромного окна, прикрытого жаллюзи.

— Шалом, Изя, — спокойно поздоровался Рехавам. — Вызывал?

— Шалом, — буркнул директор Моссада, бросив на посетителя цепкий взгляд. — Чего такой перекошенный?

— Спина, — отделался Алон кратким признанием.

— А-а… Два вопроса, рабби, и оба по теме «Машиах» [46] Мессия. .

Рехавам отреагировал поднятием выгоревших на солнце бровей.

— Вопрос первый. Ты как-то докладывал, что твой всеведущий Миха обещал помочь с ликвидацией Карлоса Шакала. Было такое?

— Было, — признал Алон, с интересом поглядывая на Ицхака. — Миха тогда выразился туманно, упомянул лишь какую-то шумиху в Европе под конец года.

— Все верно! — порывисто кивнул Хофи. — Только что передали из Вены: в одиннадцать утра Карлоса застрелил австрийский спецназ — при попытке захвата заложников.

— Сбылось! — выдохнул Рехавам, оживляясь. — Изя, пора и нам разыграть небольшой этюдик. Фигуры расставлены, план по ликвидации Арафата…

— Где этот сукин сын сейчас? — резко перебил его директор Моссада.

— В Бейруте.

— Бери Малкина, еще кого — и вперед!

Алон удовлетворенно кивнул, а Хофи опять забегал по кабинету.

— Русские отлучили палестинцев от оружия и финансов, и это хороший знак. Что-то я еще хотел сказать…

— Второй вопрос, — подсказал Рехавам.

— Да помню я! — огрызнулся Хофи. Посопел, и продолжил ворчливо: — Мне тут подкинули кой-какую информацию из Штази. Интересную, как раз по твоей части, но… Как ты думаешь, этим восточным немцам можно доверять?

— Изя, в мире есть только четыре стоящих спецслужбы, — рассеянно проговорил Алон, замедленно ерзая. — У нас, у русских, у американцев, и у немцев из ГДР. А если бы Маркус Вольф не сдал нам египтян в Шестидневную, мы бы отступили из Синая.

Ицхак с большим сомнением глянул на него.

— Ладно! — отмахнулся он с неожиданным раздражением. — К делу. Стоящие спецы из Штази нашептали, что боготворимый тобою Миха успешно эксфильтрован в Штаты!

— Чушь, — спокойно сказал Алон, холодея.

— А как тебе вот это? — директор шлепнул о стол глянцевым снимком. Неизвестный фотограф запечатлел берег реки, заросший высокими деревьями. У самой воды вели разговор трое мужчин. Рехавам узнал Колби и Даунинга. А третий… Он стоял боком. Четко выделялся нос с горбинкой. Длинные, почти до плеч, волосы слегка относило слабым ветерком.

— Фотография сделана с каноэ на Потомаке, — прокомментировал Хофи. — Отсюда такой необычный ракурс… Ну? Это же Миха?

— Нет, — по-прежнему спокойно ответил Рехавам. — Горбинка и волосы а ля хиппи у настоящего Михи всего лишь театральный реквизит. Нормальный у него нос, прямой, и волосы короткие. Блондинистые, кстати.

Лицо директора налилось краснотой, предвещая бурю, но внезапно дрогнуло. Рука его в отменно русском жесте потянулась к затылку, и замерла.

— Тогда это игры КГБ, не иначе, — вынес он вердикт. — Хм…

— Скорее всего, — кивнул Алон. — Вот что… У твоего «шептуна» из Штази имя есть?

— Это сверхсекретная информация, — Хофи надулся от важности.

— От меня? — кротко спросил Рехавам.

— Надоел ты мне уже! — рассердился директор. Засопел и пробурчал: — Вернер Штиллер, старлей госбезопасности.

— Убеди этого старлея не распространяться больше о Михе, и забудь об этом фото. Не надо нам мешать КГБ, если это их работа, иначе русские прижмут наших нелегалов. А я прокачаю ситуацию по своим каналам.

— Ладно, — буркнул Хофи, — выметайся.

— И тебе всего доброго, — улыбнулся Алон, вставая неожиданно легко.

Надо всею Тосканой сеялся унылый дождь. Мелкая изморось зависала полупрозрачной серой акварелью, размывая пологие холмы, отороченные черными кисточками кипарисов, и ужимая горизонты. Громадный божий мир будто скукожился, сдулся как шарик, облекая старенький «Альфа-Ромео» пленэрным пейзажем, как грезой, расплывчатой и туманной.

Томаш выдавил улыбку. Наверное, впервые в жизни он проводит сочельник не дома и не в храме. Но на душе легко и спокойно, как в детстве. Небывалая уверенность в своей правоте вызрела еще в России, и с тех пор лишь крепла, отвердевала, даруя стойкость и мужество.

Обратно в «Опус Деи» ему дороги нет, и не надо. Отныне у него свой Путь. Если Альбино Лучани объявит тайный крестовый поход, он первым встанет под его знамена. А если убоится кардинал… Что ж, в багажнике позвякивают две полные сумки, забитые любимыми «погремушками» Аглауко — на взвод хватит.

Проехав захолустный Ареццо, Томаш погасил фары и свернул к вилле «Ванда». Роскошное жилище Личо Джелли пряталось за мощной каменной оградой, но закаленного нумерария такой пустяк не задержит. Справлять Рождество Личо отправился в Рим, в отель «Эксельсиор» на виа Венето. Запрется в своем излюбленном «люксе» — и ну резвиться…

Платек сунул за пояс «Вальтер» ППК, глушитель положил в карман куртки. Один нож спрятал в специальном кармашке на голенище, а другой — старинный стилет — повесил за шнурок на шею сзади. Кожаные ножны залегли между лопаток, словно притаившись.

Захватив сумку с «инструментами», Томаш ловко перемахнул «крепостную стену». Битое стекло поверху — это обязательная программа, но датчиков вроде нет.

Виллу окружал ухоженный парк, и первого из охранников Платек снял на аллее, между пышных клумб. Звук выстрела прозвучал не громче, чем раскупорка баночки с пивом — верзила в шуршащем плаще дернулся, вскидывая руки, словно взывая к Богу, и рухнул, ломая розовый куст.

Второй бдел в обширном холле, накачиваясь дешевым кьянти и пьяно улыбаясь девчонкам с экрана старенького «Грюндига». Пуля вошла ему точно между глаз — туша содрогнулась, сползая по спинке кресла и размазывая кровь, а душа канула в пекло. Или это отблески растопленного камина так повлияли на воображение?

Платек не верил ни в преисподнюю, ни в чистилище — это всё выдумки смертных, привычных к живодерству. Бог есть любовь! Грешники не терпят адских мук, но и жизнь вечная не уготована им — поправшие заповеди Божьи умирают навсегда. И тела их, и души обращаются в прах.

Помолившись за убиенных, Томаш поднялся в кабинет Джелли. Толстая дверь надменно не открывалась, но пистолет — лучшая отмычка.

Поведя лучом фонарика, Платек сразу увидел бронированный сейф. С ним придется повозиться, но «солдат Господа» чему только не обучали. Пришлось освоить и нелегкое ремесло медвежатника — в жизни пригодится.

Отложив «Вальтер», поляк накернил вбоины в нужных местах и вынул пакет молока. Верезжание дрели заметалось по кабинету, проникая, казалось, за стены и долетая до Ареццо. Тонкая белая струйка сливалась с мельтешащей тенью сверла, парила и словно обращалась в металл, завиваясь блестящей стружкой.