Валерий Большаков - Новый путь

Двадцать минут спустя Томаш отворил изуродованную дверцу.

Все было так, как сказал Миха. Вот они, досье! Платек перебрал пухлые записные книжки в дорогих кожаных переплетах, пролистал бумаги с грифом «Секретно». Кардиналы, министры, генералы Сантовито и Грассини, [47] Генерал Джузеппе Сантовито возглавлял СИСМИ, службу министерства обороны. Генерал Джулио Грассини руководил СИСДЕ, секретной службой внутреннего сыска Италии. адмиралы Торризи и Биринделли…

Италией правят с виллы «Ванда»? С ума сойти…

Перекидав бумаги в сумку, Томаш выпрямился и замер.

В дверях кабинета поигрывал револьвером мужчина в возрасте. Его синий костюм из альпаки был слегка обрызган дождем, а на усталом лице, клейменном всеми пороками, выделялись глаза — они горели злобным торжеством.

— Не дергайся, — в скрипучем голосе сквозила насмешка. — Нет, ты, конечно, можешь рискнуть и прыгнуть за своим оружием, но пуля быстрее. Кстати, совершенно незачем было курочить мой сейф — золото я храню в подвале…

— Ты — Личо Джелли? — хладнокровно спросил Платек.

— Я — Личо Джелли, — признал хозяин виллы.

Томаш медленно откачнулся к несгораемому шкафу, и дуло пистолета последовало за ним, зорко и опасно чернея дулом.

«Личо стар, былая выучка ушла в жирок, — напряженно думал поляк. — Рука устанет держать тяжелый „Кольт“, опустится… Выгадаю мгновенье…»

— А это не то ли золото, что фашисты-усташи стяжали у Карагеоргиевичей? — усмехнулся он.

— Остатки! — довольно хохотнул Джелли, и тут же напрягся. — Ты мне тут зубы не заговаривай! — ствол качнулся вверх. — Руки за голову!

Платек послушно сложил ладони на затылке.

— Тебя называют «Кукольником», — неспешно заговорил он. — Ты дергаешь за ниточки нужных марионеток в правительстве, в церкви, в армии… А кто твой кукловод? Сатана?

Пальцы скользнули за шиворот, нащупывая рукоятку стилета.

— Ну, я еще не настолько велик, чтобы заинтересовать силу, которая творит добро, всему желая зла, — усмехнулся Личо. Дрогнув, пистолет мелкими толчками пошел вниз, мотнувшись в сторону двери. — На выход! Ты и так испортил мне кресло мозгами Чезаре. Не хватало еще, чтобы твои извилины заляпали мой кабинет!

Томаш мягко улыбнулся — и метнул стилет. Тонкое хищное жало вошло в шею Джелли по рукоять. «Кукольник» заклекотал, две пули ушли в пол.

— Во имя Господа! — сурово сказал Платек. — Изыди!

Личо грохнулся на колени, силясь вымолвить хоть слово, но лишь кровь стекала по его губам. Качнувшись, он пал ниц перед бывшим нумерарием.

Томаш выдернул нож, и аккуратно вытер его об голубой костюм Джелли. Собрав пожитки и добычу, он вышел в коридор, переступив труп. И ничего не провернулось в душе, требуя покаяния.

«Надо поискать в подвале, — решил Платек. — Грешное золото пойдет на святое дело… С Рождеством тебя, Мазуччо!»

Солнце село, и сразу стало темнеть, словно в надзвездных сферах притушили свет. Комковатая белёсина туч даже закату не дала разгореться — хмарь по окоему едва затеплилась нежным малиновым сиянием, и тихо угасла, неразличимо сливаясь с серым маревом.

С такой печальной подсветкой небес можно было ожидать унылой пустынности, но нет, градус настроения первомайцев упорно полз вверх — все жили кануном. Прохожие торопливо таскали елочки, обвязанные шпагатом, затаривались шампанским и мандаринами, а молоденькие продавщицы будто позировали между витрин, разрисовывая стекла красноносыми Дедами-Морозами, да елочными игрушками, свисающими с колючих веток.

Вот целая «Татра» проехала с новогодними деревцами, аккуратно выложенными в кузове — ходкий товар у перепада лет…

Хлопнула дверь, и я оттолкнулся от подоконника — мама обещала принести полную сумку мандарин. Урождались эти оранжевые мячики как раз под Новый год…

Пришла Рита, улыбнувшись мне как-то косовато. Я помог снять беличий полушубочек, и девушка зябко потерла ладони.

— Замерзла! — воскликнула она нарочито веселым голосом, и шаловливо прижала руки к моей груди. — Ух! Ты, как печка! Я погреюсь, ладно?

— Грейся, — улыбнулся я, прикрывая пальцами ее ладоши.

В лице Сулимы что-то неуловимо дрогнуло, и она неловко высвободила руки.

— Я поняла, почему ты такой… молчаливый, — Рита опустила ресницы. — Видела сегодня Ларису…

— Дворскую? — спокойно уточнил я.

— Ага… Она мне рассказала… — подружка замялась, в смятении сплетая и расплетая пальцы. — В общем… Ну… Ну, что у Инны появился другой!

— Я знаю, — мне было нетрудно говорить правду, которая из страхов, раздумий и переживаний соткалась в горестную быль.

— Знаешь? Что, Инка звонила?

— Нет. Я их видел, обоих. И Инну, и ее новое увлечение.

И без того большие Ритины глаза округлились в огромные.

— Они… целовались? — задохнулась девушка.

— Нет, — двинул я уголком рта. — Они раздевались. И очень увлеченно.

Сулима вспыхнула вся, даже шея зарозовела.

— Это… в Москве? — пролепетала она.

— На «Мосфильме», — кивнул я.

— Мишенька… — прошептала Рита жалостливо. — И что теперь делать?

— Ничего, — пожал я плечами. — Переживу как-нибудь.

Совершенно не думая ни о чем плотском, я привлек девушку к себе, и она послушно прижалась. Уютно уложив голову на мое плечо, Сулима всхлипнула.

— Чего ты? — мои пальцы ласково перебрали ее короткие пряди.

— Тебе же плохо… очень…

— Да все уже, — сказал я успокаивающе. — Переболел.

— Ой, кто-то идет! — испуганно пискнула Рита, отрываясь от меня. Едва она успела скрыться на кухне, как дверь рывком распахнулась, впуская маму с Настей, румяных и счастливых.

— Вон, сколько добыли! — воскликнула сестренка, затаскивая тяжелую сумку.

— Позвонили бы… — ляпнул я, и прикусил язык, ругая себя за анахронизм — до мобильников еще далеко.

— Да, это мы удачно зашли! — оживленно заговорила мама, стягивая пальто. — На работе давали по пять кило в руки, а тут еще в гастрономе выбросили! Разве удержишься? Рита дома? Рит! Угощайся! Каждому по две штуки! А то знаю я вас — слопаете за день!

Я честно раздал всем по паре крепеньких мандаринчиков.

— А покормить добытчиц? — невнятно осведомилась мама, уминая сочные дольки. — Фруктинками сыт не будешь!

— Суп с сайрой есть, котлетки вчерашние и сегодняшнее пюре, — перечислил я блюда в меню. — Что накладывать?

— Всего накладывай! — выпалила Настя. — И побольше!

Мама засмеялась и повлекла дочечку на кухню, по дороге притискивая Риту. Я двинулся в арьергарде, улыбаясь смутному будущему.

Чтобы дописать «домашку» и сложить все ученические причиндалы в сумку, мне хватило получаса. Рита с Настей все еще корпели над уроками, и я тихонько, чтобы не мешать, расселся на диване. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали…