Сергей Сиверс - Хроники Януса

Всё, что Геллий провернул с торговцем рыбой – то есть, намерение выдать его за убийцу – было сделано без моего ведома. В оправдание Геллий сказал, что тогда его просто «озарило», и он не мог терять время. Я сначала упрекнул его, но затем увидел, что эта ложь во спасение может принести результат. Тем не менее, я сказал ему впредь не делать ничего подобного, без совета со мной.

Мы уличили трактирщика и его слугу во лжи и пригрозили наказать за лжесвидетельство. Они были сильно испуганы. Мы сказали, что лучшим наказанием трактирщику за малодушие будет жизнь в страхе: мы выпускаем его и не предоставим ему защиты. Слугу же трактирщика мы придержали, опираясь на показания торговца, что он как-то мог быть связан с убийцами Марциана – до выяснения истины.

***

Прошёл сильный дождь. Я сидел в саду у того же самого места, как и в детстве.

Между ветвей я заметил натянутую паутину, но не заметил её хозяина, который определённо затаился где-то в листве или в ветвях. Возможно, паук тоже видел меня, хотя, говорят, что пауки плохо видят. Я знал, что век пауков короток: там не тот паук, которого я наблюдал в детстве, а его правнук или пра-правнук.

Поднялся ветер. Прозрачные капли висели на паутине и дрожали. Паук, несомненно, знал как дрожат нити от ветра или дождя – и как они дрожат от попавшей туда добычи. Он различал ложную тревогу от настоящей.

Боги бывают тщеславны. Иногда они воплощаются в смертных, стремясь показать как они превосходят нас во всём. Обретая плоть и кровь людей, боги, однако, не всегда оказываются так же искусны в чисто человеческих вещах. Например, в ремёслах. Когда они сознают, что переоценили свои способности, соревнуясь с людьми, а последние видя это, смеются над ними – это задевает их самолюбие, и тогда боги становится мстительны. Я слышал легенду об Арахне, превращённую Афиной в паучиху за то, что та превзошла её в искусстве ткачества. Araneus est. Арахне. Почему-то пауки везде похожи и внушают отвращение. Но внешность бывает обманчива. Несмотря на отвратительный вид, пауки полезны, так как уничтожают вредителей в садах.

Всё имеет свою противоположность, вопрос лишь как её принять. То, что делаю я, и что делают мои противники – сродни способностям пауков, добрых и злых. Для них мы – злые, так же, как и наоборот. Мы искусны в плетении сетей и фатальных укусах, парализующих жертву. Мы созданы, чтобы хранить сады от вредителей и научены различать добычу, попавшую в сеть, от ложных тревог.

Я всё же выкупил её у Ахаба. Теперь она служит в нашем доме.

Набатеец пребывал в восторженном состоянии от неожиданного разворота событий, несмотря на отсрочку выплаты долга солдатом, ибо я сдержал слово и уговорил префекта сделать его главой Коллегии Восточных Торговцев. Я ещё раз убедился, что поступил тогда правильно, сыграв на его тщеславии и, одновременно, сделав ещё более рьяным своим осведомителем.

Однако уже вскоре его жадное нутро взыграло в нем, и он стал прежним Ахабом. Мы прежде пришли к соглашению о цене в одиннадцать тысяч сестерциев. Однако в канун самой сделки, извиваясь как угорь и жалуясь на убытки, он чуть не рыдал, доказывая мне, что рабыня для него большая потеря – после чего начал перечислять как она красива, как много трудится, какая знахарка, как хорошо поёт; и когда поёт, народ толпой валит в таверну чтобы её послушать. Когда я прямо спросил его к чему он клонит, он намекнул, что неплохо бы приструнить сирийцев. Я напомнил ему, что два раза в его грузе обнаруживали подделку, а жрецы, возжигая его ладан в храмах, жаловались на запах гари, тогда как у сирийцев товар отменного сорта. Но мне нужна была эта рабыня, и пошёл на уступку этому пройдохе. Я пообещал, что решу вопрос, предупредив, однако, что если он снова вздумает хитрить, путь забудет о моей протекции.

***

Деба была одной из самых красивых рабынь, что я видел. Такие не прислуживают в тавернах. Из них делают элитных гетер как только они ступают с корабля на сушу. Среди торговцев, приходящих смотреть очередную партию рабов, как правило, всегда присутствуют несколько хозяек притонов (в отличие от греков и египтян, у нас это больше женское ремесло), которые не жалеют денег на покупку таких, как она. Для меня было загадкой почему Деба избежала подобной участи. Уже позднее, с её собственных слов я сам услышал как ей удалось этого избежать.

Ахаб использовал малейший случай, чтобы нажиться с нубийки, и не брезговал ничем. Когда Порцир, мой управляющий, появился на следующий день забрать её, он прошел внутрь в подсобное помещение. В одной из комнат он увидел толпу мужчин, включая самого Ахаба, которые облепили два окна выходящие на внутренний двор. Хозяин знал, что Деба усердно работала и ей, особенно в жаркое время, требовалось вода, чтобы помыться. Но он запретил ей выходить в город, чтобы омываться в купальнях для женщин. Он решил по-другому. Грязный плут. Он распорядился наливать тёплую воду в большую каменную чашу для мытья продуктов. Ровно к четырём часам когда лучи солнца падали прямо во двор-колодец, окруженный с четырёх сторон стенами, он приглашал всех желающих смотреть как нубийка моется, взимая за это по два асса с человека. Вода струилась по её голому телу, а она, закрыв глаза от наслаждения, смывала губкой пену со своей кожи, блестевшей от солнца. Для иной рабыни с Запада или Востока, зрелище устроенное Ахабом, было бы формой наказания со стороны хозяина; она испытывала бы стыд, и это отбило бы у ней охоту впредь хорошо трудиться. Только не для неё, южанки. Ей это было безразлично. На её родине было совсем иное отношение к наготе.

Когда она закончила и вытерла тело, Порцир сказал ей кто он, и от кого пришёл. Нубийка была поражена. Порицир заметил слёзы в её глазах. Она жила рядом с таверной в грязном каменном сарае, который был использован под склад. Она тут же побежала туда, чтобы собрать в сумку свой скарб.

***

Я не знаю откуда пошли эти слухи. Думаю, их пускали сами рабы. Мы слыли добрыми и справедливыми господами. Я, также, не знаю почему, но за десять лет мы продали лишь двоих. Один из них тайком выпил вина и сказал непристойные слова моей супруге. Другая украла её серебряную заколку и продала на рынке. Оба были наказаны, хотя и несоразмерно мягко тому, что они сделали. Самым же страшным ударом для них было намерение их продать. Они умоляли нас простить и были согласны на суровые наказания, лишь бы остаться. Но я был непреклонен.

У многих хозяев бытует мнение, что нельзя допускать, чтобы раб и хозяин имели что-то общее – между ними всегда должна быть глухая стена. А если такая стена падает, её нужно заново возвести. Например, не следует спрашивать мнение раба. Не следует хвалить и поощрять его за хорошую работу. И вообще делать чего-либо, что раб расценит как добрый знак или заботу. Речь, как они говорят, не о жесткости, а о том, что хозяин должен быть равнодушен и требователен – и раб должен это чувствовать. Я скажу, чем многие это объясняют. Во-первых, до двух третей, говорит они, всех наших рабов из приходят варварских земель – в первую очередь с Азии и Африки, где деспотии весьма сильны. Их правители всячески стараются подчеркнуть и увековечить свою мощь с помощью силы и жестокости. Людям в тех землях с детства внушается, что сила превыше добродетелей. Наказание за любое мелкое ослушание несоразмерно сурово. И если случается, что кто-то из таковых, будучи прежде сам рабом, страдающим он гнёта своего хозяина, делается по какой-то причине свободным, богатеет а, затем, сам становится господином – то нередко становится намного более жесток по отношению к своим бывшим собратьям, кем он был сам до недавнего времени. С этим, как говорят мои собеседники, ничего поделать нельзя, эти люди так воспитаны. Наше поощрение или, чего хуже, выказывание заботы, развратит их и воспримется как проявление слабости, а хозяин потеряет всякое уважение. Поэтому-то и следует выбрать разумную середину для них между страхом и разумное заботой – что как раз есть равнодушие и требовательность. Так они говорят.