Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Начало

Дядя Валя был прав: этот простой трюк произвел невиданный фурор.

Особенно, среди наших медсестер. Они кричали, что я прирожденная шахиня, а Грядкин – образцовый евнух. И поднимали за это тосты, чокаясь веселящей газировкой.

Значение слова «евнух» мне было неизвестно, и я тихо поинтересовалась у дяди Вали:

– Почему они говорят, что вы образцовый олух? Из меня получилась плохая шахиня?

– Ты самая лучшая шахиня, – шепнул мне Грядкин, – даже лучше настоящей!

В тот момент, восседая в шелках на троне, водруженном на бильярдном столе, я была абсолютно счастлива.

Сережка важно сидел рядом, сурово сдвигая брови под своей картонной короной в елочном дожде, и время от времени грозно постукивал скипетром-шваброй. Настоящий поварской колпак маленького Сашки был больше, чем он сам, а фартук, позаимствованный с пищеблока, обернули вокруг него в три раза. Коварный визирь Макс очень натурально возводил поклеп на Лешку-берейтора, даже больше, чем положено по сценарию. Вообще Максу эта роль очень подошла. Лешку его мама нарядила в галстук-бабочку, которой он очень стеснялся, и поэтому впрямь был похож на пристыженного любовника.

Задуманная дядей Валей отмена казни изменника в честь женского дня тоже имела грандиозный успех у нашего зрителя.

После нашего выступления женщин госпиталя ждал еще один сюрприз, его тоже приготовил мой Грядкин.

В какой-то момент все мужчины исчезли из зала, а потом появились организованным строем под предводительством Грядкина с аккордеоном. Стало понятно, что это не просто мужской парад, а хор, и сейчас он будет петь.

Певцы построились в три ряда, каждый с цветком в петлице и листочком бумаги в руках. Дядя Валя заиграл на аккордеоне.

Мой папа стоял в первом ряду, почему-то красный, как рак. Я вспомнила его историю про хор и испугалась, как бы его и сейчас не выгнали.

Но хор бодро запел частушки, и мой папа был ничем не хуже остальных.

Я подумала, как прекрасно выступать в камерных залах (выражение Катьки!). В узком коллективе главное желание выступать, строго никто не судит. И это очень полезно для самооценки.

Сверяясь с листочками в руке, певцы пели смешные куплеты, каждый из которых был посвящен лично каждой из дам нашего бимарестана.

Упомянутые дамы рыдали от хохота и восторга. Я тоже плакала – от смеха, от любви к Грядкину, от того, что у меня красивое платье, что я лучшая из шахинь и от того, что даже в Тегеране бывает 8 марта. Я чувствовала себя пьяной, хотя веселящей газировки тогда еще не пила.

Мужскому хору потом долго хлопали и выпивали за его творческие успехи и здоровье его муз. Слова частушек, как выяснилось, сочинил Грядкин, в чем лично я даже не сомневалась. За автора куплетов тоже поднимали тосты и желали ему новых вдохновений.

Перед тем, как мама увела меня спать, папа рассказывал присутствующим про ритуал самобичевания в день великой скорби «шахсей-вахсей» (см. сноску-1 внизу).

– По улицам всех иранских городов идут траурные процессии, – говорил папа. – Мужчины толпами идут по улицам и в ритме барабанной дроби ударяют себя по плечам железными цепями с криками «Шах Хоссейн, вах Хоссейн!», а женщины стоят на обочине, рыдают и бьют себя кулаком в грудь. Этот ритуал символизирует раскаяние и скорбь жителей Куфы, которые предали имама Хусейна, отвернувшись от него в трудную минуту.

– А зачем они его предали? – спросила Лешкина мама.

– Светуль, ну это история из Корана, как из Библии, – ответила за папу Максова мама тетя Инна. – Там все всю дорогу кого-то предают.

– Да, Инночка, ты права, – согласился с ней мой папа. – Это общемусульманский ритуал, признаваемый и суннитами, и шиитами. Настоящее название у него арабское – Ашура, а «шахсей-вахсей» его американцы прозвали, им так слышатся выкрики скорбящих. Отмечается Ашура не по иранскому солнечному календарю, а по общемусульманскому, лунному, поэтому, в отличие от шиитских праздников, и попадает на разные иранские месяцы. Особенно потрясает это зрелище в священном Куме, он весь превращается в сплошной поток скорбящих с цепями. Рыдают там круглосуточно, а траур носят 40 дней, хотя десяти вполне достаточно. В этом году начало Ашуры попало на 2-е марта, так что уже начали.

Больше всех удивлялись папиному рассказу незамужние медсестры:

– А вот наши мужчины не станут себя истязать даже ради родной жены, не то, что ради какого-то святого! – сокрушалась тетя Тамара из гинекологии.

– Ну, ради жены уж точно не станут, – соглашалась с ней тетя Таня. – Ради святого, пожалуй, тоже. Но вот ради кого-нибудь живого и властного вполне могут. Наши мужики – по сути своей рабы!

– Танюша, – перебил ее мой папа, – хоть сегодня и женский день, но все же пощади нас. Валя уже сделал вам подарок, хочешь, я тоже сделаю? Организую экскурсионную поездку в Кум и Исфахан. Посольство запретило, но я договорюсь. И автобус возьмем наш, бимарестанский, с красным крестом. В нем нас никто не тронет.

– Мы давно мечтаем об этом! – оживилась тетя Нонна, медсестра при рентгенологе, местные называли ее «сестра-рентген». – Устали уже просить! Там старинные дворцы, мечети, серебряная чеканка! А в Тегеране и старины-то никакой нет, одни шахские развалины из новейшей истории!

– Да, а то сидим тут как клуши! – поддержала сестру-рентген ее подруга по прозвищу «сестра-клизма» – медсестра кабинета гастроэнтерологии тетя Валя.

– Договорились! Сейчас дни скорби закончатся и отправимся. Обещаю!

У меня уже слипались глаза, но я успела спросить:

– А меня возьмете?

– Куда ж мы без тебя, шахиня ты наша! – ответила мне тетя Таня, а остальные ее поддержали.

Укладывая меня спать, моя мама проворчала:

– Везде успевает этот дон Хуан Грядкин!

– Почему дон Хуан? – удивилась я. – И куда он успевает?

– Вырастешь – поймешь! – отрезала мама и пробормотала себе под нос: – Не надо было пить эту газировку, болтаю лишнее.

Наутро я обнаружила своих четверых друзей столпившимися вокруг Артура, родственника нашего дяди Коляна. Артур что-то увлеченно рассказывал, бурно жестикулируя, остальные радостно гоготали. Как только я приблизилась, мужская компания подозрительно быстро затихла.

– У вас от меня секреты? – обиделась я.

– У нас мужские разговоры, – важно заявил Артурчик. – Женщина не все должна слышать, у мужчин есть свои дела.

– Это у вас женщина не все должна, – еще больше обиделась я, – а у нас равноправие!

С этими словами я гордо удалилась в другой угол двора, хотя над чем смеялись мальчишки, знать мне очень хотелось.

Скоро мне удалось подманить маленького Сашку, который присутствовал при «мужском разговоре»:

– И над чем вы там ржали? – сурово спросила я на правах старшей.