Василий Лягоскин - Девять жизней Кота. Книга вторая: «Великое княжество Московское»

Но в нужном для Олега направлении ни одна его эмоция не прорвалась. Так же скрипел снег; трескались изредка ветви. Новики, кажется, даже перешли на бег. И совсем скоро остановились, что сознание Кота, в основной своей части застывшее от предчувствия беды, отметило как-то краешком. Как и слова Витязя, с полыхнувшими в них отеческими эмоциями. Олег, конечно, не мог видеть – только представлял, как с него аккуратно скидывают покрывала; и берут – еще более осторожно – на руки. Которые чуть дернулись; скорее всего, на слова одного из новиков, прорвавшиеся наружу: «Как деревянный… или каменный». И сразу несколько других, шикнувших на сотоварища.

И того, как его перенесли на холодную землю, он тоже не увидел, и не ощутил. Поначалу. А потом едва не воскликнул:

– Да она же не холодная! Она теплая! Я чувствую ее, чувствую!

В одно мгновение исчезло видение – белый кот широко открыл пасть, словно зевая, или даже улыбаясь; и таким вот исчез в своей воронке. Зато вернулось разом все остальное – и зрение; и ощущение своего тела, действительно деревянного, сейчас заполняемое иголками, остриями внутрь; и острая, тянущая боль в груди. Которая вдруг стала нарастать с немыслимой скоростью. Взрывом, огнем, разгоравшимся так, словно в душу плеснули бензинчику. Уже не обращая никакого внимания на сопротивление не гнувшегося в суставах тела, Олег согнул шею – так, что увидел и Витязя с новиками, замерших в полудюжине шагов с вытаращенными глазами, и собственное тело, покрытое какой-то простыней… Впрочем, последняя тут же отлетела в сторону, когда заработали руки, которые, оказывается, так и свело в положении, когда он из последних сил удерживал на себе мумию Черного колдуна. Он увидел теперь себя всего, обнаженного, не чувствующего, впрочем, холода. А главное, к чему прикипел взгляд – рукоять такого знакомого ножа, сейчас совсем не черного.

– Наверное, золотого, – текли неосознанно мысли; в то время, как пальцы, сведенные судорогой, медленно смыкались на рукояти, – для всех; а для меня сейчас зеленого, цвета… Источника.

«Зрители», все пятеро, если и хотели что-то сделать, броситься к мальчику к примеру, то успели разве что охнуть, да шагнуть вперед на пару шагов – когда Олег как-то легко, без сопротивления плоти, выдернул лезвие из груди, и поднял его повыше – насколько хватило длины рук. А хватило их так, что от острия до раны на груди – ее, узкую и скорее черную, чем алую, Олег тоже видел – было не больше десяти сантиметров. И на этом острие формировалась капля. Большая, изумрудного цвета, отчетливого в ночи настолько, что не оставалось сомнения – ее сейчас видит лишь сам Олег. Остальные же не отводили взглядов от острия – словно ожидали: Кот сейчас опять уронит нож вниз, затыкая рану. Но никто теперь не делал даже единого движения.

Кроме артефакта, чуть дернувшегося в ладонях, отчего капля, достигшая уже размеров кулачка мальчика, сорвалась вниз. Опять обожгло – теперь не огнем, а морозом, проникшим внутрь, и заставившим сердечко испуганно сжаться. А потом и заработать ритмично. Олег только теперь понял, что до этого момента стука собственного сердца не ощущал. Может, просто не обращал внимания?

Холод, тем временем, словно стекал по ране вниз, достигнув абсолютной своей величины там, где когда-то острие прорвало кожу, и скрежетнуло по камню жертвенника. И это было точкой, завершившей действо. Остатки капли словно заткнули дырку в теле; одновременно такое же чувство, чуть тянувшее, словно свежий шрам кожу, зародилось и поверх груди. Но порадоваться Олег не успел. Он вдруг понял, что легкого тепла и чувства родства от земли больше нет. Что Источник действительно, умер! И что…

– Убийца…, – прошептал он, в ярости собираясь отбросить в сторону нож.

Не успел – раньше чьи-то заботливые руки буквально подхватили ребенка, укутывая его в одеяло, вместе с ножом. А от того, прижатого опять к груди, теперь не острием, а всей плоскостью, вдруг истекло… пусть не такое же родное тепло, как от Источника, но все же…

– Он словно извиняется, – с удивлением понял Олег, – словно говорит: «Это не сам я; меня просто таким создали!». Или я окончательно сошел с ума? Ну ка, посмотрим на реакцию парней. Сашка!

На его достаточно крепкий голос отреагировали откуда-то совсем близко – чуть ли не лицом к лицу. Как оказалось, именно этот новик сейчас держал на руках конверт, в котором, словно младенец, был упакован Олег Котов.

– Слушаю, Ваше Превосходительство! – гаркнул парень полушепотом.

– Ты все пирожки съел?

Вокруг словно новый Источник проснулся – так стало тепло от улыбок на устах новиков и Витязя; которых, впрочем, Кот не видел – но чувствовал отчетливо.

– Так они уже остыли, – словно оправдывался Сашка, – да там, Олег Георгиевич, Ольга еще припасла. И не только пирожки.

– И не только пирожки, – почти не слышно прошептал Олег.

Ему вдруг стало стыдно; чувства, только что едва не разрывавшие его надвое, или вообще на множество клочьев, растворялись. И становились значимыми не только гибель Источника, но и глоток морозного воздуха в лесу; и команда Витязя: «Чего ждем? Бегом давайте, бегом!». И даже дурацкая мысль, пришедшая в голову, когда Матузов уже сорвался, как бы не в спринтерском беге:

– А кровать-то оставили тут. Размокнет ведь… Или она металлическая? Тогда заржавеет…

Однако такая же дурацкая улыбка едва тронула губы, и исчезла. Взрослый, рациональный и в немалой степени циничный ум старшего лейтенанта Котова начал обдумывать новую проблему:

– Да, это действительно проблема. О том, что Источник исчез, рано или поздно станет известно. И чья-то светлая голова может соотнести это событие с моим исцелением. Точнее, с ножом. Значит, что? Значит, для всех Источник должен быть живым. Хотя бы несколько дней. Вот и порадуешься тут, что Матвей Григорьевич прикован пока к постели. А может, и потом не заявится? Как же – обязательно примчится, как только встанет на ноги. Но это будет уже следующая задача. А пока надо примериться, как выполнять первую… И вторую тоже – ножик этот выпускать далеко нельзя. Мало ли что. Да и пригодиться может в любой момент. Хотя бы… в том же Уилтшире..

Олега; точнее, конверт с мальчиком внутри, тем временем пытались перехватить из рук Матузова – как эстафетную палочку. Но он не отдал – отбрехался вполне спокойным, не загнанным от бега с грузом на руках голосом:

– Да не устал я… и ворота, вон уже видны.

Олегу в его одеяле была видна лишь частичка мощной груди новика, точнее куртка, которую он уже немного отогрел своим дыханием. Но сознание как-то само фиксировало и время, и скорость бега, и даже, кажется, количество шагов, которые сопровождались едва слышным хрустом снега. Ну, или он машинально, как уже привык на полигоне, фиксировал прохождение дистанции; может быть, даже расходом собственной Силы – в таком спокойном состоянии. Кот даже прикрыл глаза, возвращая себя в те относительно безмятежные дни, когда на своих собственных ногах пересекал створ ворот, а потом взбегал по ступеням лестницы. Картинки были как живые – и двери распахнул кто-то, словно ожидал их в ночи; и в холле переговаривались – Олег узнал только голос управляющего, Суровцева; и Ольга почему-то не спала – встретила у дверей одетой, и приняла живой груз из рук односельчанина.