Александр Прозоров - Змеи крови (Слово шамана)

– К вам пришли, господин, – неуклюже поклонился он на пороге комнаты.

– Кто?

– Енто… – Али скривился и дернул головой на бок.

– Что урод какой-то?

– Угу, господин.

– А почему не прогнал?

– Енто… – черкес повторил свой жест, и хозяин дома понял, что привратник не уверен в правильности такого поступка.

Видать, посетитель показался ему странным. Наверняка не попрошайка, и не опасен – иначе привратник не стал бы сомневаться. Кто-то подозрительный и странный…

– Ладно, – разрешил Кароки-мурза. – Зови.

В Крым пришла зима. Деревья стояли с голыми ветвями, с моря дул резкий ветер, солнце словно утратило свою ласковость и только светило людям, не даруя им ни капли тепла.

Вместе с зимой пришла скука. Все роды разошлись по зимним кочевьям и затаились там до весны. Никаких вестей не приходило ни с севера, ни с юга, ни с востока. И с запада, слава Аллаху, тоже.

Поначалу Кароки-мурза очень боялся, что с таким вот стуком в дверь войдет снисходительный султанский чиновник и протянет ему запечатанный свиток, завязанный сверху прочным шелковым шнурком. Он даже таился несколько недель в кочевье Алги-мурзы, прежде чем решился вернуться домой.

Но никаких гонцов из Стамбула не приплывало – и наместник успокоился. Он не очень жаждал благодарности и наград. Для начала хватало и того, что на его голову не обрушилась тяжелая кара. Мурза успокоился – и стал скучать. Может быть, его развлечет разговор с неизвестным гостем?

– Впусти, – разрешил хозяин, передвинулся немного в сторону и убрал подушки с края ковра. Там, невидимый постороннему глазу, лежал тугой султанский лук с натянутой тетивой, наперсток и несколько стрел.

Черкес ушел, но вскоре вернулся и с поклоном пропустил в любимую комнату мурзы католического монаха с глубоко надвинутым на голову капюшоном.

Кароки-мурза скривился – только религиозных диспутов ему не хватало! Мурза всегда ограничивался просто тем, что верил – и никогда не искал никаких доказательств и аргументов в пользу своей веры.

– Али! – поднял он руку.

– Вы прислали очень убедительные подарки своему господину, уважаемый Кароки-мурза, – произнес гость вкрадчивым шепотком, и сдвинул капюшон назад таким образом, что на свет появилась еле ощутимая улыбка, застывшая на тонких, бесцветных губах.

Хозяин дома остановился, заколебавшись и вдумываясь в слова, не несущие для постороннего человека никакого смысла. Потом махнул рукой:

– Ступай, Али…

Гость улыбнулся еще сильнее, и откинул капюшон на плечи. Стали видны впалые щеки, длинный острый нос и выбритая на голове тонзура.

– Что привело тебя в мой дом, неверный? – поинтересовался Кароки-мурза, пока еще опасаясь приглашать христианского монаха сесть.

– Неверный? – удивился гость. – Но разве великий пророк Мухаммед не называл нас «ахл ал-китаб» – держателями писания, и не завещал, что правоверный мусульманин может и должен принимать нас под свое покровительство? Ведь и мы, и вы исповедуем веру Авраамову, который является предком господа нашего Иисуса Христа, и в честь знаменательного жертвоприношения которого вы справляете свой прекрасный праздник «ид ал-адха» или курбан-байрам, принося в жертву домашний скот в память о великом деянии Авраама, которое подробно изложено в нашем священном Писании.

Гость улыбнулся, а Кароки-мурза снова задумался, в этот раз на куда большее время.

– Мне кажется, ты пытаешься меня обмануть… – наконец задумчиво произнес наместник.

– Ну что вы, уважаемый Кароки мурза, – покачал головой монах. – Просто я хочу стать вашим другом. И для начала спросить: неужели вас так сильно смущает то, что мы поклоняемся, как Богу, вашему пророку Иса, предшественнику Мухаммеда? Ведь мы так же, как и вы признаем, что Бог един, и нет иного Бога кроме того, которого завещал нам Авраам, отец Исаака.

– Ты хочешь обратить меня в свою веру, монах?

– Нет, я всего лишь хочу, чтобы султан Селим почаще получал от своих подданных достойные подарки.

Кароки-мурза прищурился на странного гостя, поднялся, добрел до балкона и выкрикнул во двор:

– Фейха, свари нам кофе. – А потом, повернувшись к монаху, добавил: – Думаю, Милостивый не обидится, даже если я окажу гостеприимство неверному. Садись, монах. Как тебя зовут?

– Меня можно называть Франциском, уважаемый Кароки-мурза.

– Франциск, – повторил хозяин, словно пробуя странное имя на вкус. – Видимо, империя погибает, коли заботу о ней начинают проявлять неверные.

– Империя никогда не умрет, коли заботу о ней начнут проявлять все, кто оказался на ее великих просторах. Стоит только нам понять, что мы друзья, а не враги, как станет легче всем разумным людям.

– Мне довелось общаться со многими итальянцами, дорогой Франциск, – мило улыбнулся Кароки-мурза, – и я отличу их акцент от любого другого. Сколько сейчас отделяет ваш родной город от границ Оттоманской империи? И как скоро эти границы сдвинутся за ваш родной город?

– Похоже, вам очень хочется услышать грубую правду, уважаемый Кароки-мурза, – стряхнул с лица доброжелательность гость. – Хорошо, я отвечу правду: вашим сипахам до моей милой Венеции ныне два дня пути. И я прекрасно знаю, что никакая сила не сможет противостоять этому напору. Кроме одной: золота.

– Так я и знал, – тяжело вздохнул хозяин, откинул голову на подушку и закрыл глаза. – Так и должно было случиться. Султан Сулейман Великолепный умер, и на трон вступил султан Селим-пьяница. За него империей правят полсотни родовитых мурз, друзей и чиновников, каждому из которых собственный карман куда дороже, нежели интересы Великолепной Порты. Мало их Сулейман перевешал, новых в сотню раз больше народилось.

– Все не так плохо, уважаемый Кароки-мурза, – вздохнул гость. – Скажу больше: вскоре все станет намного лучше. Потому, что если нам удастся перестать быть врагами, тогда мы станем искренними друзьями. А друзья обычно стараются помогают друг другу. Вот скажите, уважаемый Кароки-мурза, разве империи, которой вы честно служили всю свою жизнь, станет хуже от того, что она раздвинет свои границы на несколько тысяч миль на север и восток?

– Ты хочешь сказать, Франциск, – недоверчиво приподнял голову мурза, – что с помощью своего итальянского золота ты добиваешься того, чтобы мы развернули наступление на север и восток? Зачем?

– Сахыб-Гирей ленив, – монах уронил из рукава на кисть руки аметистовые четки и начал их неторопливо перебирать. – Сахыб-Гирей ленив. Если бы вместо него появился другой, куда более энергичный хан, он мог бы начать активное наступление на языческие, именно языческие пределы, а не на своих единоверцев… – монах покосился на хозяина дома и, не встретив никакого протеста против последнего постулата, продолжил. – Если бы крымский хан развернул наступление против язычников, то империя, несомненно, поддержала бы его устремления.