Александр Прозоров - Змеи крови (Слово шамана)

– Сделаем, барыня, – поклонился мужик.

– И смотрите мне, пока крынки не остынут, на ледник не ставить! А то растопите раньше времени, а еще половина лета впереди.

– Помилосердствуй, барыня! Как можно…

– Коли крынок в сарае не хватит, у Мелитинии в подполе еще есть. Тряпицей просаленой обернуть сверху не забудьте. И поаккуратнее, смотрите. Прогоркнет, самим зимой такое есть придется.

– Слушаю, барыня…

Убедившись, что смерды поняли ее правильно, Юля развернулась и пошла на стену, гадая, кого бы могло занести к ним в усадьбу среди лета. Муж сейчас дома отсутствовал, а потому ворота на всякий случай запирали даже днем, открывая только для подъезжающих из своих деревень повозок или возвращающегося с пастбища скота.

Юля прошла между двух гордых боярским оружием холопов, взглянула вниз. Там, удерживая за поводья пегого скакуна, в обшитой жемчугом и изумрудами тюбетейкой, уже знакомой байдане и с шестопером на поясе терпеливо ожидал Даниил Федорович Адашев, в сопровождении четырех слуг и десятка коней под навьюченными на них большущими тюками.

– Открывайте, – отпрянула от ворот Юля. – Только не спеша.

Она торопливо сбежала вниз, заскочила в дом, на кухню, налила в корец горячего сбитеня, потом неспешно, с положенной боярыне солидностью вышла на улицу.

Дьяк как раз ступал во двор, и Юля с легким поклоном протянула ему ковш:

– Вот, испей с дороги, гость дорогой.

Отпустив поводья, витязь принял угощение, осушил посудину до дна, стряхнул последние капли на землю и с поклоном вернул:

– Благодарствую, боярыня Юлия. Рад видеть тебя в добром здравии.

– Антип, Тадеуш, Войцех, – махнула рукой подворникам барыня. – Лошадей примите.

– Супруг как твой, боярыня? – вежливо поинтересовался гость. – В здравии ли он?

– Спасибо, здоров, Даниил Федорович, – кивнула Юля. – В Ольховку уехал. Там два смерда луг заливной не поделили. Соседи сказывают, чуть до смертоубийства не дошло.

– Да, это бывает, – кивнул дьяк. – А я ему гостинец обещанный привез. Петерсемены два бочонка. А еще вина бургунского и мальвазии. И тебе, боярыня, не обессудь, тоже подарок привез.

Дьяк развязал уже снятую с коня суму, вынул лежащую сверху душегрейку, встряхнул и накинул Юле на плечи.

– Вот, боярыня. От души подарок, прими, не обижай…

Телогрейка была сшита из толстой коричневой байки, по плечам и спереди оторочена горностаем, а поверху, треугольником вперед, на грудь и назад, ниже лопаток нашит пышный мех чернобурки. Свободное место на груди, между плечами и чернобуркой, украшали алые яхонты: толи рубины, толи шпинель.

– Спасибо, Даниил Федорович, – покачала головой Юля, – ну, удружил. Уж не знаю теперь, чем и отдариваться.

– Братину вина из троих рук принять, большей награды и не надо, – попытался отшутиться гость. – Да одежку сию на тебе увидеть.

Умом Юля понимала, что больших трат боярин на подарок не понес. Она уже привыкла к странному соотношению ценностей этого мира, в котором горностай ценился ниже грубо сработанного стеклянного стакана, мед – ниже желтоватого жесткого сахара; в котором смерд мог иметь пять лошадей и только одну пару штанов, а помещик – разъезжать на туркестанском жеребце с отделанной серебром упряжью и пухнуть с голоду, в котором рубленые дома ставились и сносились с легкостью матерчатых палаток, а обычные засапожные ножи с почтением передавались от отца к сыну, а при износе лезвия – относились к кузнецу, чтобы тот наковал новую режущую кромку.

– Проголодался с дороги, Даниил Федорович? – поинтересовалась Юля. – Сейчас откушать желаешь, али хозяина подождешь?

– А скоро вернуться обещал?

– К обеду, – подняла глаза к небу Юля. – Вроде, полдень уже настает, скоро подъедет. – Она хитро прищурилась, и добавила: – Щучьи головы с чесноком есть холодные, и уха с шафраном. А к приезду Варлама заячьи почки в молоке и с имбирем стушиться должны. Сама намедни в поле косого подстрелила, да Варлам двух кистенем зашиб.

– Да уж конечно подожду, боярыня, – рассмеялся дьяк. – Да и не гоже одному за стол садиться, коли хозяин недалече. Обожду.

Впрочем, Варлам Батов примчался скоро – еще до того, как боярин Адашев успел пересказать хозяйке московские новости. Стремительно влетев во двор, спрыгнул с коня, по-дружески обнял государева дьяка, поцеловал жену:

– Вели накрывать, Юленька, голоден, как волк. Ну смерды, ну крохоборы! Хоть бы кто у помещика спросил. Не поверишь, Даниил Федорович, свару из-за луга учудили, что я и вовсе никому не давал! Пришлось обоим начет назначить. Соседи в голос хохотали: кабы ссоры не вышло, так и косили бы дальше, я и не прознал. Но теперь… Ты какими судьбами у нас, Даниил Федорович?

– По твою душу, боярин Варлам Евдокимович, – дьяк, широко перекрестившись, поклонился Юле. – Ты уж извини, хозяюшка, но в этот раз заберу я твоего мужа. Государь южные волости на татар исполчить повелел.

– Опять на татар? – удивился боярин Батов. – Ушли же они недавно? И вроде как, без добычи вовсе. У меня ни единого смерда не взяли.

– То дело другое, – покачал головой гость. – Весть из Крыма пришла, что по приказу султанскому хан набег на черкесские земли начинает. А поскольку племена тамошние уже полтора десятка лет, как Москве на верность присягнули, указал мне Иван Васильевич рать наскоро собрать и племена тамошние оборонить.

– Ясное дело, – кивнул хозяин усадьбы. – Ну, коли государь на службу призывает, стало быть, пойдем. От долга перед Русью Святой открещиваться не станем.

– И я с тобой, – моментально сообщила Юля. – Одного не отпущу.

– Ну куда тебе, Юленька? – развел руками Варлам. – То ведь не набег скорый, и не свой поход в охотку. Там ведь и в сечу ходить придется, и от лавы татарской строй держать…

– А то я в поход не ходила, – хмыкнула бывшая спортсменка. – Забыл, как мы крестоносцев на Луге долбали?

– Любая моя, – осторожно попытался возразить муж. – Но ведь не было у нас с тобой тогда детей малых. И хозяйства никакого не имелось. Только сабля, да шкура медвежья на двоих.

– Я на шкуре его спала, – пояснила Юля для навострившего уши Адашева. – А он рядом на траве.

– Помню, – кивнул гость. – Помню я историю про поход сей. Это когда опричник государев Зализа Семен Прокофьевич набег ордынский зимой остановил?

– Он самый, – кивнула Юля и запоздало сообразила, что спать зимой на траве, мягко выражаясь, затруднительно. – В общем, невенчаны мы еще были.

– Понятно, – пригладив бороду, кивнул Даниил Федорович. – Коли невенчаны, тогда да.

– Но будь моя воля, – не удержался Варлам, – я бы тебя и тогда в сечу не пустил.

– Не пустил бы в сечу, – не сдержав улыбки от давнего воспоминания, парировала Юля, – некого было бы потом в Каушту из Бора по реке домой везти. Ты помнишь, когда мне про десять сыновей первый раз сказал?