Андрей Валентинов - Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы

Теперь оставалось лишь внимательно слушать.

…Француз получал двойной «академический» паек, доставлявшийся ему прямо на дом. В Цекубу он появлялся регулярно, решая разные проблемы нелегкого послевоенного быта. Физик, по словам Говорухи, был молод, лысоват, с заметным брюшком и слегка хромал на правую ногу…

На третий день Арцеулов встретил Гастона у входа в контору Говорухи. Он никогда не видел Наташиного жениха, но ошибиться было трудно. Сен-Луи носил роскошное, по последней парижской моде, пальто и действительно хромал. Всезнающий мальчишка-курьер охотно подтвердил, что это «он и есть». Гастона ждала машина, и Арцеулов успел лишь заметить, что он уехал по направлению к центру. Снова Сен-Луи появился в Цекубу через два дня. На этот раз он возвращался на извозчике, и Ростислав сумел проследить за ним до самого дома. Гастон квартировал на Арбате, в небольшом особняке за высокой чугунной оградой.

Для верности требовалось проверить еще раз. И вот теперь француз, отпустив извозчика возле Манежа, шел пешком, вероятно, решив прогуляться. Шел быстро – легкая хромота ничуть не мешала. Арцеулов следовал за ним на некотором отдалении, уверенный, что тот свернет от Собачьей Площадки налево.

Гастон миновал здание музыкального училища, на миг задержался, прикуривая, и резко оглянулся. Арцеулов не стал отворачиваться. Сен-Луи его не знает, а идущий по Столице красный командир едва ли вызовет особые подозрения. Так и случилось. Француз закурил и свернул налево, в узкую улочку, ведущую к уже знакомому дому. Оставалось как следует осмотреть особняк, но перед воротами крутились две весьма подозрительных личности. Пришлось наблюдать за домом с другой стороны улицы – из подъезда пятиэтажного дома. Впрочем, главное Арцеулов все же сумел заметить.

…Картошка уже была сварена, на столе стояла бутыль со спиртом. Серьезный Лунин и улыбающийся Степа встретили Ростислава радушно, словно старого друга-товарища по борьбе с белой контрой. Правда, взгляд голубых глаз молодого комиссара был строг и неулыбчив, но подполковник уже успел привыкнуть к характеру Степиного приятеля. Сам Косухин казался немного смущенным, старательно именовал Арцеулова «товарищем Коваленко» и предлагал тосты за победу Великой Мировой пролетарской революции…

Наутро Арцеулов попросил у Лунина отданные на хранение деревянные таблички, а заодно и странный плоский камень. Все это было уложено в саквояж, после чего Ростислав предложил Степе не надоедать хозяину и прогуляться по Столице. Косухин поспешил согласиться, а по лицу Николая Лунина промелькнула странная усмешка…

– Не выйдет из тебя подпольщика, беляк, – заметил Степа, когда они вышли на освещенную ярким весенним солнцем улицу. – Хоть бы не морщился, чердынь-калуга, когда про коммунизм говорим!..

Ростислав улыбнулся:

– Виноват! Постараюсь исправиться… Степан, так что у вас там было с Клопом?

Косухин пересказал разговор с Провом Самсоновичем. Арцеулов кивнул:

– Очень похоже. Кому-то надо, чтоб вы уехали подальше. Ваш Чудов – дурак, но скоро они придумают что-нибудь получше…

– Ты, Ростислав, лучше о Берге расскажи, – перебил Степа.

– Успеем. Сейчас, господин красный полковник, мы зайдем в гости к одному старому знакомому. Но сначала – вот…

И он достал из кармана письмо Валюженича. Вчера, в присутствии Лунина, о нем он сказать не рискнул.

Тэд писал по-английски – с изучением русского явно вышла заминка, поэтому Арцеулов читал письмо вслух, тут же переводя. Американец сообщал, что пишет дипломную работу у грозного профессора Робера и собирается в очередную экспедицию вместе с Карно, на этот раз в Центральную Америку. С Наташей Берг встречается часто и передает от нее поклон. Впрочем, из письма было ясно, что память к девушке не вернулась.

Берг и Сен-Луи в Париже так и не объявились. По газетам пробежал слух, что они похищены агентами ВЧК, но затем о них как-то быстро забыли, и даже мадам Кюри не проявила видимого интереса к исчезновению двух известных физиков. Единственной новостью было то, что кто-то побывал в особняке Берга и вывез часть имущества, включая книги.

Валюженич повидался с генералом Богоразом, и тот велел передать, что новостей от тех, кто улетел на «Мономахе», к сожалению, нет…

– Такие дела, товарищ комполка, – заметил Ростислав, складывая письмо. – Кстати, тут есть еще одно письмецо – вам лично.

Степа почему-то подумал о Наташе, но письмо, небольшой листок, густо исписанный с обеих сторон, оказалось от Шарля Карно. Потомок великого революционера писал, естественно, по-французски, и Степе пришлось еще раз прибегнуть к помощи интеллигента Арцеулова. Тот просмотрел послание и хмыкнул:

– Ого! «Генералу Великой Российской революции Стефану Косухину от скромного волонтера Шарля Карно…»

– Выначивается, буржуй, – охотно пояснил Степа.

– «Гражданин! Извещаю вас о результатах научной экспертизы агента контрреволюции, известного под кличкой „Бриарей“…» Позвольте, это что, тот глиняный монстр?

В свое время он не очень-то поверил Степиному рассказу. Выходит, зря…

– «Найденные в церкви Святого Иринея фрагменты были подвергнуты химическому анализу. В результате получено следующее…»

Далее шло несколько строчек замысловатых формул, тут же предъявленных Косухину, который не преминул еще раз ругнуть проклятую интеллигенцию.

– «Это красная глина с сильными добавлениями органики, скорее всего – крови. О чем вам, мой генерал, спешу доложить. Объяснить все это никак не могу, разве что сошлюсь на старинный трактат, не представляющий, естественно, ни малейшей научной ценности, а именно „Некромантион“ раввина Льва из Праги. Перевод с древнееврейского профессора Робера при моей скромной помощи…»

Арцеулов бросил взгляд на Степу. Тот стоял серьезный, и Ростислав удержался от уже готового насмешливого замечания.

– «Знающие имя Б-га всесильны, не дано им лишь вдохнуть дыхание жизни в свои создания, ибо это удел Г-да. Но во всем прочем им нет преград, ни в великом, ни в малом. Чтя день субботний, восхотел я создать слугу, дабы мог прислуживать мне, не оскверняя Святой день. Вылепил я из красной глины фигуру ростом с десятилетнего ребенка и произнес имя Б-га, и начертал слово „Жизнь“ на его лбу. Так создал я Голема, подобного тем, что творили мои браться по Каббале в Нюрнберге, Меце и Неаполе. Мое творение было лишено речи – дара Б-жия, зато послушно и сильно необычайно. За полгода создание выросло до размеров взрослого мужчины, и тогда я произнес Имя Предела, дабы не вырастить исполина. На глиняной спине, против сердца, оставил я отверстие, дабы поразить моего слугу в час его безумия. Известно, что одно может взбунтовать Голема – вид человеческой крови. А посему надлежит быть осторожным, ибо так погиб великий знаток Каббалы Исаак из Толедо, случайно порезавшись в присутствии своего субботнего слуги…»