Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы

К встречам с агентами Ахилло относился весьма серьезно, помня первое правило резидента: погибни сам, но агента не выдай. Он не поленился съездить домой, переодеться в старое отцовское пальто, а заодно нахлобучить на голову невообразимого вида шляпу. В таком виде да еще в темноте случайный глаз его не узнает, а насчет неслучайных капитан озаботился заранее. Он покрутился по узким улочкам за Столичным Советом, а затем купил билет в кино. Ровно через полчаса после начала фильма (показывали новый шпионский боевик «Высокая награда»), Михаил пробрался к запасному выходу и через минуту был в глухом переулке.

Без одной минуты шесть он вышел на улицу Горького. Обелиск Конституции 1918 года, поставленный на месте уничтоженного памятника Скобелеву, был как раз напротив. Михаил подождал, пока проедет переполненный троллейбус, быстро прошел на середину мостовой и тут же заметил Карабаева. Прохор шел по тротуару с совершенно безразличным видом. Равнодушно скользнув глазами по окрестностям, он, не останавливаясь, миновал памятник. Капитан поспешил перейти улицу и направился следом. Вскоре Карабаев свернул направо, в невзрачный переулок, где в этот час редко можно было встретить случайного прохожего. Через несколько минут капитан был уже там. Прохор ждал его возле подъезда, через который, как помнил Михаил, можно пройти во двор, а оттуда – на соседнюю улицу.

– Добрый вечер, Прохор Иванович!

Ахилло почему-то подумал, что его нелепый вид вызовет у сибиряка улыбку, но лейтенант был невозмутим.

– Здравствуйте, товарищ капитан! Провериться бы надо…

Они свернули в подъезд, прошли черным ходом во двор и, немного подождав, вышли на улицу, такую же пустую и тихую.

– Конспирируем, Прохор?

Лейтенант промолчал, оглянулся и заговорил негромко, словно кто-то мог и вправду их подслушать:

– Тут, товарищ капитан, это… худо дело! Меня новый замнаркома выкликал, чтоб я на вас и на товарища Пустельгу бумагу составил. Будто вы и есть Кадудаль – Корфа помощник, а товарищ старший лейтенант, вроде как при вас…

Сердце сжалось, хотя Ахилло давно ожидал чего-то подобного.

– У нас вообще нехорошо. Почти половина кабинетов пустые. Кого взяли, заставляют в «Вандее» признаваться. В Свердловске был, так там ни начальника, ни заместителей – всех замели за то, что Фротто помогали…

Ахилло задумался.

– А ведь интересно получается, товарищ лейтенант! Из-за этой «Вандеи» весь наркомат скоро по частям разберут! А мы даже не знаем, существует ли она… Бумагу написали?

Прохор помотал головой:

– Не-а, товарищ капитан. Не написал. Ведь не спасет! Скажут, работал в одной группе со шпионами – и крышка. Сами же знаете: признаваться – последнее дело…

Они медленно шли по мокрой, освещенной редкими фонарями улице, и Ахилло внезапно подумал, что эта встреча, вероятно, последняя…

– А насчет «Вандеи» вы правы, – вздохнул Прохор. – То ли есть она, то ли нет… Смотрел я дела в Ленинграде и в Свердловске. Все эти диверсии вначале как обычные аварии проходили. А теперь любую поломку на Фротто списывают…

Ахилло кивнул, соглашаясь. Такая мысль тоже приходила в голову.

– Опять же, смотрел я дела по Столице. Взяли несколько групп. Ничего на них нет, одни разговоры. Сначала от всего отпирались, а потом сами себя «вандейцами» признали. Вот и верь!

– А чему вы удивляетесь, Прохор? – капитан резко повернулся. – Мы с вами в органах не первый год! Как готовили процессы – знаем. Просто теперь дошло до нашей шкуры…

– Я вот чего думаю, – невозмутимо продолжал сибиряк. – Если чего мы и нашли, то это Дом на Набережной. Да только начальство чего-то молчит. Не поверили?

– А я никому не рассказывал, – усмехнулся Ахилло. – И рассказывать не буду. Мой вам совет – молчите! Пустельга сунулся и пропал. Чья теперь очередь?

На самом деле капитан думал не только о безопасности лейтенанта Карабаева. Впрочем, сибиряк был умен и многое умел понимать без слов.

– Давеча к Бертяеву заходил, – сообщил он, словно разом позабыл о «Вандее». – Приглашал же – неудобно!

Ахилло улыбнулся. Бывший милиционер в гостях у драматурга, знаменитого своей эксцентричностью – зрелище само по себе любопытное.

– Вас его фрак не смущает? – не удержался Михаил.

– А чего – фрак? – удивился лейтенант. – Каждый в свой срок одеваться должен. Он – человек театральный, ему фрак положен… Книжку подарил! Хотел надпись сделать, но я сказал, что не стоит…

Пояснений не требовалось. В случае ареста Карабаева дарственная надпись могла дорого обойтись автору…

Не дойдя до конца улицы, Прохор оглянулся и кивнул в сторону темной подворотни. Ахилло удивился, но не стал спорить.

– Следят? – поинтересовался он, оказавшись в небольшом пустом дворике.

– Следили бы, сюда не пошел, – спокойно ответил лейтенант. – Тут другое дело. Даже два…

Было видно, что он колеблется, не решаясь начать. Чтобы дать Прохору время, капитан достал пачку «Казбека» и закурил.

– Ну, в общем, я подумал. Прикинул, значит… Ни к чему вам, товарищ капитан, зазря пропадать. Вы ж не шпион, не двурушник!..

Ахилло вначале удивился, потом встревожился. Таких речей от лейтенанта он не ожидал.

– Прохор Иванович, да откуда вы взяли? Да может, я и есть Кадудаль? Может, это я беднягу Айзенберга взорвал?

Карабаев насупился:

– Не Кадудаль вы, товарищ капитан. И Айзенберга не вы взрывали…

– Вот как? – усмехнулся Михаил. – А кто тогда?

– Мне-то почем знать? – невозмутимо ответил лейтенант. – Да только не вы это… Я к чему… Союз – он велик, вам бы в командировку на месяц-другой и подальше. Говорят, многие так делают…

– Говорят, Прохор Иванович. Да только не пошлет меня Ежов в командировку. Не пустит!..

В словах лейтенанта был резон, но Михаилу показалось, что вначале Прохор хотел сказать что-то другое. Хотел – но не решился…

– Дурная у нас профессия, Прохор Иванович. Даже умирать приходится в одиночку! Так что, считайте, вы мне ничего не говорили… Ну что, так и будем стоять?

– Зачем стоять? – удивился Карабаев. – Подняться можно. Тут мой земеля живет. Омский… Чайку выпьем.

Ахилло наконец-то понял, что лейтенант вел его сюда не зря.

– Прохор! Да вы меня как студент курсистку заманиваете! Сперва встретимся, потом погуляем, затем чаю выпьем…

– Земеля мой – он в угро служит. Дело Пустельги вел, пока «лазоревые» не отобрали… Поднимемся?

Простоватый на вид сибиряк умел удивить. Отказываться было глупо, да и нечестно по отношению к пропавшему Сергею…

Открыли им сразу. В маленькой, бедно обставленной комнатушке царил холостяцкий беспорядок. Потрескавшиеся стены были оклеены вместо обоев старыми газетами, а единственным украшением жилища служила висевшая на гвозде кобура английского маузера. «Земеля» оказался виду поистине грозного: двухметрового роста и необъятным в плечах. Но держался сыскарь скромно и тихо, явно робея перед гостями. Прохор представил сослуживца несколько необычным образом, коротко сообщив: «Это он!»