Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы

Звонок вновь ударил в уши. Надо открывать. Мелькнула мысль о револьвере, но Пустельга понял, что это бесполезно. Соседей пугать не следовало, а убийц не испугаешь – да они бы и не стали звонить…

За дверью было тихо. Сергей хотел спросить «кто?», но представил себе, как прозвучит его голос: хрипло, неуверенно. Какого ответа он ждал? «Привет от Лантенака!»?

Пустельга заставил себя усмехнуться, дернул засов и нажал на кнопку замка…

…Пахнуло сыростью. Она была все в том же плаще, неяркий свет падал на бледное, спокойное лицо…

– Сергей, извините…

Он не закричал – хватило сил удержаться на ногах. Рука впилась в косяк, чтобы загородить путь…

– Сергей! – голос был тот же, только тише, невнятнее. – Вы что, испугались? Я вас разбудила?

Легкая виноватая улыбка. Шея прикрыта косынкой…

– Вера… Вы… Уходите!..

Улыбка исчезла. На лице – растерянность, обида.

– Вы… Вы прогоняете меня? За что, Сережа? Я… вас обидела? Я знаю, поздно, но мне опасно выходить днем…

Черт! Что ей сказать? Чтобы возвращалась на Головинское?

– Откуда вы?

Недоуменный взгляд, удивление:

– Я… Не помню… Я очень устала, Сергей, мне плохо… Можно, я войду?

Правильнее было захлопнуть дверь, побежать к телефону… Но кому звонить – Волкову? Пустельга уже позволил ей уйти… Нет, теперь он разберется до конца!..

Было страшно, но ужас, затопивший сознание, уже уходил. Сейчас все выяснится! В газетах сообщили о похоронах, но сам Сергей там не был. Он видел тело в морге, но даже не попробовал пульс…

Он мельком взглянул на ее лицо. Обычное, только бледное, усталое. Ничего общего с тем, что он видел там, на Петровке. В глазах – боль и обида.

– Что случилось, Сергей? Я… Зачем вы так?

Пустельга решился: играла она или нет, бредил ли он или был здоров – надо выяснить все до конца.

– Извините, Вера! – он улыбнулся и помотал головой, словно прогоняя сон. – Я просто еще не проснулся. Заходите!..

От волос ее пахло дорогими духами. Наверное, они должны были заглушить другое, хорошо знакомое – еле различимый запах сырой земли. Это было последнее, о чем успел подумать Пустельга, прежде чем девушка обернулась, и он увидел ее глаза. Крикнуть Сергей не успел – как и вспомнить старую истину о том, что вернувшимся из мест, откуда не возвращаются, никогда нельзя верить…

…Поиски пропавшего без вести сотрудника Главного Управления НКВД Сергея Павловича Пустельги начались утром следующего дня. Его искали долго, сначала в Столице, затем по всей стране, хотя уже к концу первой недели стало ясно, что найти исчезнувшего старшего лейтенанта едва ли удастся. Поэтому искали без особой надежды и старания, просто выполняя очередной приказ.

И в эти же дни совсем другие люди без всякого приказа, зато с куда большей энергией и настойчивостью пытались разыскать исчезнувшего из секретной столичной тюрьмы Юрия Петровича Орловского, бывшего историка, а ныне врага народа, осужденного согласно беспощадным, но справедливым законам первого в мире государства трудящихся. Искавшие его сами подвергались немалой опасности, но это не останавливало тех, кто пытался найти Орфея. Им тоже не сопутствовала удача: след пропавшего зэка терялся где-то в заповедных лесах Северного Урала.

…Двое – гонитель и гонимый, всевластный преследователь и бессильная жертва – без следа сгинули в Мальмстриме, захлестнувшем страну.

Кабинет был огромен, а маленький скуластый человечек, утонувший в глубоком кресле, казался карликом. Его острый короткий подбородок почти касался зеленого сукна, и над поверхностью возвышалась лишь бледная физиономия с когда-то голубыми, а теперь выцветшими глазами. Могло показаться, что карлик случайно забрел в кабинет, предназначенный для куда более представительных особ, и даже малиновые петлицы с большими звездами на новой гимнастерке дорогого сукна не придавали человечку солидности. Впрочем, тот, кто попадал в этот кабинет, редко пускался в подобные рассуждения, ибо звали человечка Николаем Ивановичем Ежовым и был он народным комиссаром внутренних дел СССР, хозяином огромного здания в самом центре Столицы, обычно именуемого Большим Домом.

В этот день настроение наркома было не самое худшее. На узких бледных губах иногда проскальзывала улыбка, что было хорошим знаком для тех, кто оказывался в этом кабинете.

Старший лейтенант Михаил Александрович Ахилло стоял по стойке «смирно», стараясь ничем не выдать своих чувств. Чувства же были не из самых приятных: внезапный вызов, недоуменный взгляд секретаря и, наконец, приглашение «на ковер». Ковер, правда, был хорош: большой, почти на весь кабинет, когда-то присланный из освобожденной Бухары самому товарищу Дзержинскому…

– Здравствуйте, товарищ Ахилло!

По скуластому лицу промелькнула улыбка, карлик встал и пожал Михаилу руку. Все это было добрым знаком, ибо с теми, кто проштрафился, нарком редко бывал вежлив. Последовало уставное: «Здравия желаю!», Ежов кивнул и указал на стул.

– Курите…

Сам нарком не курил, и подобное приглашение тоже было неплохим знаком. Михаил не стал отказываться – папироса настраивала на рабочий лад.

– Товарищ Ахилло, чем сейчас занимается группа «Вандея»?

Тон, каким был задан вопрос, не обещал ничего опасного. Михаил даже позволил себе слегка пожать плечами, прежде чем доложить об успехах. Они были минимальны: работа по материалам с мест, анализ вредительских групп в Столице…

– Товарищ народный комиссар, после исчезновения старшего лейтенанта Пустельги в группе остались только двое. Работа идет очень медленно. И кроме того…

Он замялся. Ежов вновь кивнул, на этот раз поощрительно.

– Кроме того, у нас напрасно забрали дело об исчезновении Пустельги. Есть очень большая вероятность, что его похитили люди из «Вандеи»…

– Похитили? – в голосе наркома скользнуло недовольство. – Вы так думаете? Товарищ Ахилло, руководство считает, что в данном случае проявлено опасное благодушие, более того – политическая близорукость и непрофессионализм! Вот, смотрите…

В руках наркома появилась толстая папка с тесемками. Порывшись, Ежов извлек оттуда несколько листков бумаги.

– Это ответ из Ташкента на наш запрос. Старший лейтенант Пустельга проявлял странное благодушие. Он три раза не давал санкции на арест своих сотрудников, которые после его отъезда были тут же обличены как отъявленные враги народа. Уже не говорю, что его контакты, особенно во время зарубежных командировок, были весьма сомнительными…

Ежов чуть скривился и отложил листок в сторону.

– Но даже не это главное. По нашему мнению, Пустельга намеренно тормозил работу группы. За все время – никакого продвижения вперед, если не считать истории с похищением взрывчатки. Да и тут сработал, насколько мне известно, лейтенант Карабаев. Вы что-то хотите сказать, товарищ Ахилло?