Алексей Жоров - Окна Александра Освободителя

Да и оттепель была для меня манной небесной, впрочем, если бы в инете её не предсказали, то я бы и не затеяла всё это предприятие. Сейчас днём уже ноль, а на пике, неделю назад, было 27 тепла. Давно такого января не было, лет десять уже, зато в конце февраля, как пить дать, ударит мороз под тридцать градусов. Опять половину почек на обманутых теплом плодовых деревьях побьёт холодом. Нет, все-таки с погодой неладное твориться, испоганили её люди, испоганили. Ну и чёрт с ней!

Перетаскивать добро из ульев в дом я не стала, и так всё сфотографировано и описано. Оценка, приблизительная, минимум двести тысяч, да и то это на мой непрофессиональный взгляд. Ладно, потом, всё потом, а сейчас накинем сверху и закрепим от дождя и ветра кирпичами старые куски линолеума. Позвонила ещё раз матери, взяла у соседей обещанного щенка, уже самостоятельного и отдала им деньги, как было оговорено, чтобы перекидывали ему еду через забор. Дед, отставной военный, пообещал всё сделать в лучшем виде. Наконец пошла в дом, умылась, села в кресло и, наконец, позволила себе поймать тот самый долгожданный отходняк и заплакать.

Всё же их было, как ни крути, четверо, на и когда последнюю вазу вынесли, я их бросок прозевала. Фома, он у них за бугра, самый непропитый, он бы и рад был заняться сразу со мной вопросами полового воспитания, да те трое сразу к моему рюкзаку кинулись. До этого приходилось за ними строго следить, только бутылку водки в день выдавать, один раз даже из ракетницы пальнула когда самый тщедушный до стратегических питьевых запасов попытался добраться. Ракетница теперь у Фомы, а я, со связанными за спиной, собственным шарфом, руками сижу в грязи внизу ямы, рядом с лазом в дольмен и молюсь святому Павлову, чтобы у этих собак слюни сработали быстрее разума. Знали они, я сама им показывала эти две бутылки самопального коньяка, к ним родимым потянулись их взоры, потому что водку допили ещё позавчера. Я им обещала их за победу, ну да они их и сами взяли. Разлили, хряпнули по одноразовому стаканчику, выматерились, закусили и стали смачно обсуждать все позы, в которых они меня будут иметь в виду. Просмоленные алкаши, они смогли тяпнуть и по второй, прежде чем их начало колбасить.

Но, после первой, я не сильно и прислушивалась, так была занята, отдирая стянутыми за спиной руками, прикрепленный лейкопластырем к икре складной нож. Три минуты и шарф разрезан, ещё минута-другая, чтобы выбраться из ямы без лестницы. Так, крики не симулировали, лежат голубчики, правда, только трое. А вот и Фома, зверюга ты наш, матёрый, ползёт к лесу. Живучий! Первым делом я вернулась к трём телам и побросала их вниз, затащила внутрь дольмена, затем вернулась за Фомой. Тяжёлый он, зараза! Ну, без спешки, мы и слона съедим, вот и он рядом с товарищами оказался. Двигаться к тому времени он уже не мог, но был еще в памяти и глядел злобно. Поднявшись по приставленной теперь самодельной лесенке наверх, я взяла пакеты для мусора, в которые заставляла мужиков складывать все объедки, я взяла четыре штуки пустых, бечёвку и опустилась вниз. Направив мощный фонарь на Фому, я надела пакет ему на голову. Когда все четверо лишились доступа воздуха, я засекла десять минут. Дёрнулся, пару раз, только главарь, остальные уже были готовыми.

Теперь, мусор, всё в дольмен, туда же палатку, в которой они спали и весь оставшийся сухой спирт. До темноты оставалось немного, так что я, поела и стала забрасывать яму землёй. Когда показались звёзды, а вход внизу был уже наполовину скрыт, я спустилась вниз и забросила в отверстие несколько охотничьих спичек. Переставила палатку, так как ветерок гнал вонь горелого мяса в мою сторону, и уснула. За следующее утро забросала ямку и положила снятый заранее дёрн, а сверху набросала перегнивших листьев. До вечера сделала две ходки до предварительного схрона, на следующий день ещё пять. Последний день, пугаясь всякого шороха, таскала добычу в придорожную промоину. Утром к деду, за мёдом и ульями. Вся операция, если брать только наличные, а не то, что у меня уже было из снаряжения, обошлась в полтину. Я заложила барыгам всё, что имела ценного и, даже, перехватила червонец у матери, якобы мы с одногрупниками по стрельбе в этот поход пойдём, и клятвенно пообещала, что это не на наркоту.

Забылась в кресле нервным сном часов до трёх ночи, больше уснуть не могла ни в какую. Достала ноутбук, врубила инет. Всё будет хорошо, как уверяет еврейское радио. Может и так, а пока вынула из цифрового фотоаппарата снимок одной из семи золотых монет, ту, что похуже, класса «В». Отправила снимок на Интернет аукцион. «Будем посмотреть», как любит говорить отец. Амфоры и украшения из серебра и золота пока не трогала, и не собираюсь, они дороже монет выйдут. Нет, ну, всё же, как просто в нашем мире решаются многие проблемы, один градусник ртути и две капли хлорки в каждую бутылку, затем попросить у соседки из подъезда, чтобы она надела новые пробки на своё алкогольное творчество.

В Петербурге зима жаркая, это признают многие, не в смысле холода, с морозом как раз всё в порядке, а в «интересных временах», как говорят на востоке. Освобождение конфискованных крестьян, грядущее освобождение государственных и ослабление цензуры в области художественной литературы, есть от чего хвататься за голову любителям тихого благолепного бытия. да и заказные материалы, печатающиеся с моего позволения, но, якобы, «свободными художниками», будоражило умы. Уже десяток писак корпят над заказанными мною книгами, славят Освободителя и поливают грязью помещиков-сибаритов, не следующих примеру царя в освобождении рабов. Теперь название «крепостной» запрещено под страхом наказания, на его месте надобно говорить «раб», эвфемизмы тоже запрещены. Многие, очень многие, особенно из ближайшей родни, продолжают исподволь точить на своего царя зубы. Слухи пресекаются жёстко, даже если их распространяет родня.

Пришлось сменить Дубельта, вечный покой ему обеспечило то, что он в течении двух дней не доложил мне об очень интересной беседе с одним из великих князей, на предмет сильно зарвавшегося царевича. К счастью, приватная беседа, проведённая мной с супругой родственничка, дала всходы. В других домах наушничала, в основном, прислуга, а здесь князь сильно обидел жену, и я не прогадал, поставив на неё. Разъяснил, что в случае недонесения неприятности будут угрожать ей и детям. Дубельта привели под белые рученьки его же заместители, он не запирался и, прекрасно зная рвение своих птенцов, назвал все фамилии заговорщиков. Его увели в соседнее помещение и оставили с заряженным пистолетом, выбор был правильный, завтра в газетах будет написано, что верного сына отечества убили подлые заговорщики. Княгине же я приказал распространить подлинную историю, но под большим секретом, то есть чтобы через три дня её знала вся столица.