Евгений Красницкий - Отрок

— Да не о том речь! Она же теперь надо и не надо это знание в ход пускать будет, загубит себя!

— Да что я, дура что ли?

— Все равно не удержишься! Ты — лекарка природная, не стерпишь, если больной умирать у тебя на руках будет!

— Тетя Настена, может я ее к Нинее свожу? Она, наверно, может зарок на нее наложить до какого-то возраста?

— Не поеду! Ишь чего придумал! Сам вылечился, а о других не думаешь?

— Нет, Миня, не надо. — Настена расстроено вздохнула. — Зарок я и сама наложить могу… Думаешь, мы из-за чего с утра лаемся? Из-за этого самого.

— Не дается?

— Попробовала бы — Настена невесело усмехнулась. — Мала еще мне противиться! Но нельзя с нами против воли — силу можем потерять, а у нее силы будет, как подрастет, побольше, чем у меня, а может, побольше, чем и у Нинеи. Шестое поколение выращиваем, жалко такую работу испортить.

"Блин! Они что же, еще и евгеникой балуются? Выращивают людей с заранее рассчитанными способностями? Двенадцатый век. Охренеть! Вот почему про Юлькиного отца ничего неизвестно — специально «производителя» подбирали, где же это, интересно, генеалогические таблицы ведут, в каком исследовательском центре?".

— Юль, а я тебе подарок принес — Мишка решил сменить тему разговора. — Ты только не подумай, что откупаюсь. Я твой должник до конца жизни, просто хотел тебе приятное сделать.

— Ах! Мама, ты глянь!

"Прав был дед Корней, девка она и есть девка, хоть и "селекционного производства". Все неприятности мгновенно забыты, ступка с лекарством — тоже, все внимание на собственное отражение в полированном кружочке серебра".

— А не слишком ли дорогой подарок, Миня?

— Не дороже жизни, тетя Настена!

— Так, значит, думаешь? И насчет долга до конца жизни не для красного словца ляпнул?

— Не веришь? Возьми с меня клятву или зарок наложи.

— Не нужно, ты сам себе зарок. — Настена поколебалась, о чем-то раздумывая. — Ну, если такое дело, садись, разговор к тебе есть.

Юлька тут же встрепенулась:

— Мама, не надо!

— Молчи! Смотри и слушай внимательно, вникай, как тебя Нинея учила. Не каждый день увидишь, как из мальчишки мужчина проклевывается!

— Мама! Рано ему еще! Не надо!

— А тебе не рано было? О чем мы с тобой с утра сегодня талдычим? Тебе не рано, а ему рано?

"Ой, о чем это они? Вроде бы, не про секс… А как еще из меня мужика сделать можно? Какой-нибудь обряд языческий? Чего Юлька испугалась? И почему я — сам себе зарок? Блин! Ну что же это я все время во что-то влипаю?".

— Михайла, — спросила Настена — ты когда в Ратное вернулся?

— Вчера, с отцом Михаилом.

— Так он что, живой?

Лекарка даже не скрывала удивления, видимо ожидала, что отец Михаил живым из Нинеиной веси не выберется.

— Да, живой, а что?

— Ну видишь, мама? Не надо, есть еще время!

Настена отрицательно покачала головой.

— Уже начали, отменять не будем.

Внимательно глядя на дочь, Настена негромко, но очень раздельно произнесла:

— Сосредоточься, ты Михайлу чувствовать уже научилась, сейчас будешь мне говорить: когда он точно вспоминает, когда — нет. Слушай внимательно, ищи объяснения — наши, лекарские, которых Михайла не знает.

Настена еще немного поглядела на Юльку, словно убеждаясь в том, что та настроилась должным образом, потом повернулась к Мишке.

— Поп с Нинеей встречался?

— Да, она его чуть не убила.

— Как он спасся? Знаешь?

— Мне показалось, что это я помешал. Нет, не показалось, Нинея потом сама сказала, что я вовремя встрял.

— Рассказывай подробно, Юля, внемли, у него пока еще воспоминания свежие, потом потускнеют, ничего не поймешь!

Мишка прикрыл глаза, стараясь восстановить не только зрительные образы, но и воспоминания об ощущениях и чувствах, хотелось помочь Юльке, да и самому было интересно. Начал медленно говорить:

— Они встали друг против друга, Нинея рукой вот так сделала… А он за крест взялся…

— Что ты почувствовал? Ведь почувствовал же?

— Это словами не объяснить.

— Говори, как получится, Юлька поймет.

— В общем, вместо двух человек, как бы один сделался и это была Нинея… почти. От отца Михаила мало оставалось, но оставалось, я точно знаю. А Нинея что-то приказывала, но не словами, а как-то так, ну как своим телом управляешь.

— Юля?

— Да, мам. Так и было — она повелевала, добивалась полного подчинения, но он чем-то мешал.

— Миня, что он делал?

— Молитвы читал, сначала вслух, потом уже не мог губами шевелить и читал про себя.

— Юля?

— Да, тело ему уже не подчинялось.

— Какие молитвы он читал, помнишь?

— Не слышно было, но, по-моему, "Символ Веры".

— Какие там слова?

— "Верую въ единого Бога Отца, Вседръжителя, Творца небу и земли и видимыимъ и невидимыимъ.

И въ единого Господа Иисуса Христа, Сына Божиа, Единочадааго, от Бога истинна, рождена, а не сътворена, единосущна Отцу, Имже вся быша".

— Хватит! Мама, не чувствует он ничего, для него это только слова, а поп этим спасался. Наверно, дело не в словах а в вере.

— А я тебе что говорю все время? Дураки заклинания заучивают, и ничего не выходит, потому, что дело не в словах! Надо всего себя в нужное состояние привести, хотя бы, как этот поп. Для него каждое слово — не только звук, но и образ, чувство, ощущение. Он весь меняется, когда свои заклинания произносит, другим становится: сильнее, умнее, прозорливее. Ему такое открывается, о чем в другое время он и помыслить не мог, и в себе открывается, и в окружающем мире.

А так, вон Минька: пробубнил по заученному и ни уму, ни сердцу. Надумал бы спасаться такой молитвой и не вышло б ничего. Потому тебе и говорю все время: наговор лечебный, сам по себе, ничего не лечит. Надо, чтобы больной в него поверил всем своим существом, а для этого в наговор лекарь верить должен. И не важно, какие слова ты говоришь, лишь бы они на тебя и на больного нужное действие оказали.

Тут, конечно, все важно: и ритм, и чередование звуков, и смысл слов, тоже — не последнее дело. Только слов ведь много, можно и другие подобрать, лишь бы все остальное не разрушилось. Христиане — дураки, перевели все с чужого языка, ритм утратили, музыку стиха, игру смыслов и намеков. Только такие исступленные, как наш поп, этими молитвами и могут спасаться, а остальные — как Минька: бу-бу-бу, бу-бу-бу, и ничего.

"А она, ведь, права! Сколько переводов выдержал исходный текст? С иудейского на греческий, с греческого на русский. Или не с иудейского? Ну что за наказание: ни хрена толком не знаю! Вроде бы там еще и арамейский язык присутствовал с какого-то боку. И вообще в качестве одного из исходников Библии, кажется, назывался кодекс царя Хаммурапи. А он-то на каком языке был?

Помню, еще пацаном, в шестидесятые годы, читал статью в журнале "Советский Экран". Писалось там про эксперимент по переводу текстов кинофильмов на иностранные языки. Взяли одну фразу из Гоголя, кажется: "По утрам она ела вареные бураки и сплетничала". Перевели последовательно на десять языков, а потом обратно на русский, и получилось: "Она выкидывала из шалаша ненужные вещи, а он радостно бил в там-там".