Арсений Миронов - Много шума из никогда

— Господи! Это же… легенда о царе Леваниде! Все как по писаному: былинный царь побеждал врагов, «златом войска смутяще»…

Тряхнув головой, я поднял лицо:

— Да будет так. Деньги останутся на поле битвы. Мы возьмем больше сокровищ, когда ворвемся во вражеский замок. Однако… — Тут я обернулся к вольнонаемным славянам: — Однако нам нужны камни для новых залпов. Поэтому каждому, кто принесет сюда десяток валунов, я разрешу немного пособирать монетки — там, среди вражеских трупов.

Осада продолжалась третий час: противник более не отваживался на вылазку. Очевидно, недавняя битва произвела впечатление на Посвиста — в крепости ужаснулись неведомой силе, уничтожившей внезапно первую дюжину отборных воинов… А я не упустил случая попрактиковаться в баллистике: теперь город обстреливали уже две катапульты, и лишь недостаток крупных камней мешал быстро разрушить стену. По моему приказу поверх стены пустили для пробы несколько горшков с угольями — но, видимо, не слишком удачно: дыма пожарищ пока не видно.

Мои катафракты немного заскучали: я боялся бросать их на штурм до тех пор, пока камнеметы не нанесут врагу возможно больший урон. Дормиодонт Неро приказал поскорее похоронить двух всадников, ставших жертвами предательской хитрости Рогволода. В целях повышения боевого духа войска двенадцать мертвых тел, испещренных серебряными монетами, были демонстративно сброшены в ров, окружавший крепость. Я следил со своеобразного наблюдательного пункта, мгновенно обустроенного на плоской крыше какого-то скотного двора, возвышавшегося неподалеку от нашего стана. Вдвоем с Леванидом мы сидели на этом КП на низеньких деревенских стульчиках и наблюдали действие осадной артиллерии. Я почти чувствовал себя Бонапартом, осаждающим Смоленск: недоставало лишь треуголки и подзорной трубы…

Я был рад обществу алыберского царя, с каждой минутой открывая в нем новые приятные качества. Мне понравился широкий жест с рассыпанным серебром… Этот человек, кажется, доверял мне — возможно, я могу приобрести в его лице верного союзника.

Собравшись с силами, я рассказал о своей цепи. Когда я снял ее и положил на стол, старик замер на шатком стульчике, словно пронзенный стрелой, потом долго и молча перебирал в пальцах веские звенья с четырехконечными насечками, временами приближая лицо и вглядываясь в чернение… Седые волосы свесились на лицо, я не мог видеть выражения глаз. Когда царь вновь посмотрел на меня, это был какой-то другой Леванид. Это был один из сорока перехожих калик — даже пестрый купеческий халат не смутил меня: я словно увидел его в долгих светлых одеяниях молчаливого странника… Путник смотрел на меня строго и грустно: наконец, перегнувшись поверх стола, он вернул мою цепь — снова тяжелый металл бременем охватил плечи. И трижды поцеловал меня в щеки — совсем близко я увидел в темных алыберских глазах плазменные сполохи боли.

— Храни тебя Господь, мой несчастный мальчик, — как-то безучастно, слишком ровным голосом сказал он. — Твоя жизнь будет подвигом страдания. Ты должен забыть о своей судьбе ради искупления несметных грехов Империи Базилевсов, ибо из родственников Императора ты — последний оставшийся в живых. Если бы не нашествие полчищ Арапина, ты взошел бы на престол власти в Царьграде. Увы! Базилика уничтожена навсегда, и тебе придется взойти на престол лишений, венчаться тиарой нищего странничества. Алексиос Геурон! Ты — единственный законный Наследник Империи, но все твое наследство — это грехи и беззаконие твоего народа.

— Но… любезный Леванид! — Я не выдержал и перебил старца. — Ведь я — князь, у меня есть армия, вотчина и крестьяне… Я делаю все, чтобы утвердить в этих местах власть Креста! Более того: как ты говоришь, я наследник Императорского трона… И что же… ты призываешь меня отринуть княжеское призвание и переодеться в одежды странника?

— Ты еще молод, старец Алексий, — почти ласково сказал Леванид. — Пройдет какое-то время, и дорога сама позовет тебя. Ты никогда не сделаешься Императором Базилики — потому что Империя Креста разрушена. Я скажу тебе: забудь о троне. Придется сменить княжеский жезл на посох бродяги. И дорога твоя — это путь молитв о ближних твоих, о твоем народе.

— А эта цепь… ее суждено нести именно мне? Возможно, она попала ко мне по ошибке?

— Это твой крест, старец Алексий.

— Но… подожди минуту! — Я вскочил со стула. — Что, если это ошибка?! — Отступил на шаг. — Ты слышишь: простая ошибка, недоразумение! — Зачем-то вновь сбросил с плеч связку золотых звеньев. — Я почти уверен, что это не моя цепь! Не могу объяснить тебе этого… но убежден!

— Ты можешь снять ее. — Леванид склонил голову. — Можешь опустить ее в землю или бросить в море. Но невозможно забыть о ней. Ты все равно будешь молящимся старцем — и когда-нибудь вернешься забрать свою цепь обратно. Тогда ты вновь возложишь на рамена свои тягостное, но сладостное бремя.

— Помоги мне, Леванид! — Я бросился к нему, охватил за плечи. — Помоги найти истинного владельца Цепи! Это необходимо ради справедливости! Я не могу присваивать чужого, это тоже грех!

Леванид молчал. Будь ты проклят, старый фанатик!

— А как же ты? — Я даже дернул его за рукав халата. — Как ты умудряешься носить такую же цепь и — оставаться при этом царем алыберов? Почему не сменишь тиару власти на венец мученика? Ведь ты не торопишься выйти на дорогу странничества!

— Я уже в пути, — быстро сказал Леванид и как-то смутился своих слов: снова я увидел его раненый взгляд. — Я уже выступил на мою дорогу, старец Алексий. Я знаю, что никогда более не вернусь на родину, в горы. Это мое последнее путешествие… Я видел свою смерть во сне, и она уже вышла навстречу.

Мои локти больно ударились о тяжелую столешницу, и я заплакал, охватив голову руками. Слез не было — плакал быстро, горячо и болезненно, как осужденный на смерть. Плакал от страха: я понял главное — наша затея с серебряным колоколом зашла ужасно далеко. Такими вещами не играют. Не играют! Господи! неужели и здесь, в игрушечном мире, в царстве бабушкиной сказки начинаются какие-то цепи, и старцы, и грехи! Почему нельзя без этого?

И вдруг я почувствовал: нельзя. Без этого не бывает. У настоящего, искреннего творчества есть свои законы, и выдуманный мир обязательно чем-то похож на привычную, «первичную» реальность… Как бы ни кривилась авторская фантазия, повсюду — в виртуальной плоскости книги, кинофильма, видеоигры — всегда у героя будет его Бог и его ближний… Иначе нельзя — только в этом силовом треугольнике зарождается жизнь…

Я не стал пока надевать моей цепи. Просто откинулся на стуле и прислонился к бревенчатым перильцам на краю крыши. Тяжелую роль ты предложил мне, царь Леванид… Но я не привык отказываться от игры.