Владимир Свержин - Фехтмейстер

— Но, — вновь заговорила Лаис, прикрывая ладонью рот своего родственника, — у меня нет перстня. Понимаешь? Он был еще сегодня, потом я потеряла сознание. А сейчас его нет! — Лаис уже не пыталась сдерживаться, говорила скороговоркой, едва не крича: — Его нет, понимаешь, нет!

— Жандармы! — послышался в коридоре испуганный вопль привратника. — Ваше благородие, жандармы!

— Чего ты орешь? — раздался совсем близко голос Чарновского. — Ну жандармы, ну пришли. На то у них и ноги, чтоб ходить. Пойди отвори ворота, пусть заходят. Разузнай, не желают ли они с дороги отужинать.

— Да их же там тьма-тьмущая!

— Эка невидаль! Всех прокормим. В общем, ступай! Не задерживай слуг государевых.

— Если ты скажешь ему хоть слово, — прошептал Барраппа, доставая револьвер из-за пояса и взводя курок, — я застрелю сначала тебя, потом его.

— И не узнаешь, где перстень, — начала было Лаис.

— Тсс! — шикнул бывший капрал, скрываясь под кроватью.

Дверь спальни отворилась.

— Милая, — воркующе-рокочущим голосом объявил конногвардеец, — нам предстоит небольшая прогулка.

— Но я не одета, не причесана…

— Это не важно. Тем более что мы не будем выходить из дома.

Из прорези бойницы за происходящим у ворот особняка в Брусьевом переулке с нескрываемым интересом следили глаза бывшего абрека.

— Да ты очумел, прапор! — орал на командира жандармского взвода разъяренный сотник. — Ты на кого волну гонишь?!

Четверо рослых жандармов держали атаманца за руки и плечи, но тот вырывался, продолжая бушевать.

— Под трибунал пойдешь! В Магадан! Кедры лобзиком валить!

— Господин сотник, у меня приказ! — стараясь не потерять лицо перед слегка обалдевшими подчиненными, вешал командир взвода.

— А у меня, по-твоему, шо, расписание поездов на Луну? Какого рожна вы сюда приперлись? Чего вам на Фонтанке не сиделось? Вы нам тут всю малину перегадите!

— Я не намерен отчитываться! — басил прапорщик, нервно теребя темляк шашки.

— Ты знаешь, где отчитаешься? Тебе сказать? А ну, уберите руки, уроды!

— Что здесь происходит? — до слуха Заурбека донесся холодный уверенный голос Платона Аристарховича. — Кто старший?

— Прапорщик Ванюта! — начисто забывая о буйном ругателе, вытянулся перед старшим офицером командир взвода. — Имею предписание арестовать находящуюся здесь девицу Лаис Эстер.

Он чуть покосился на предъявленный невесть откуда взявшимся полковником документ с императорской печатью и подписью. Фонари, освещавшие вход, вырывали из мрака ровные строки, неукоснительно требующие у всех и каждого оказывать немедленное и полное содействие «предъявителю сего».

— Полковник Лунев, контрразведка, — сухо представился подошедший. — Господин прапорщик, ваше появление здесь крайне неуместно. Вы срываете операцию, от успеха которой, быть может, зависит судьба России.

— Но у меня же приказ! — в отчаянии проговорил Ванюта.

— Н-да. — Лунев повернулся к стоящему позади него Вышеславцеву: — Поручик, ступайте в офицерское собрание, пусть вас соединят с генералом Джунковским. Скажите, что я требую отменить приказ об аресте.

Требование, которое полковник смел предъявлять к товарищу министра внутренних дел, ввергло несчастного прапорщика в шок. Еще час назад он искренне надеялся быстро управиться с порученным заданием и ночевать дома, под боком у жены. Выслужившийся из фельдфебелей бедный сын костромского сапожника и гадать не мог, какого высокого полета птицы станут рвать в клочья его многолетнюю беспорочную карьеру. Не выполнить приказ государя, пусть даже исходивший от Распутина, он не мог. Но и перечить императорскому приказу, которым потрясал у его носа контрразведчик, тоже не было никакой возможности.

Лунев глядел на младшего офицера, впавшего в безысходный ступор, понимая, что из-за чьего-то головотяпства комбинация, сулившая быструю победу над сильным, но, слава Богу, не слишком осторожным врагом, рушится, словно карточная пагода. Даже если озадаченный прапорщик незамедлительно уведет жандармов, никто уже не в силах обратить время вспять.

Конечно, этакая демонстрация у ворот особняка вызовет у Чарновского серьезные опасения и заставит свернуть активную деятельность. Но и вламываться прямо сейчас, не дождавшись, когда в доме соберутся прочие заговорщики, было бы вопиющей стратегической ошибкой.

— Ваше высокоблагородие, — примирительным тоном начал было прапорщик. — К чему звонить? Пустое это. Их превосходительство, генерал Джунковский лишь подпись свою поставил, а приказ этот, — Ванюта поднял глаза к темному, затянутому тучами небу, — с самого верху пришел. — Он оглянулся, точно проверяя, не слышит ли кто из посторонних, и объявил полушепотом: — Распутин приказал.

Едва успел произнести он эти слова, как ворота, дотоле остававшиеся неприступными, отворились, и дюжий привратник, радушно кланяясь, затараторил:

— Добро пожаловать, господа! Уж заждались! Барин с барыней теперича в отъезде. Однако велели, как придете, угостить вас, чем пожелаете. Так, коли прикажете, ужин готов. Проходите, милости просим, проходите в дом!

От столь радушного приема жандармский прапорщик опешил еще более, нежели от сопротивления, оказываемого дотоле. Никогда прежде его не приглашали отужинать в дом, куда он являлся произвести арест. Он обескураженно поглядел на старшего по званию, ожидая дальнейших распоряжений. Лунев кинул взгляд на появившегося у ворот Заурбека. Тог чуть заметно покачал головой, давая понять, что ни Чарновский, ни Лаис не покидали особняк.

— Ладно, — поморщился Лунев. Понимая, то дальнейшее стояние у распахнутых ворот выглядит глупее некуда. — Помните, вы пришли арестовать Лаис Эстер. Все остальное здесь — не ваша забота.

— Слушаюсь, — отчеканил прапорщик, давая команду своим людям двигаться к башне рыцарского замка.

— Сотник. — Контрразведчик подозвал отряхивающеюся после жандармских захватов атаманца. — Дом старинный, наверняка здесь есть тайники. Держите ухо востро. Лаис и Чарновский где-то здесь.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — отчеканил Холост.

Барраппа лежал под кроватью, вспоминая слова наставника, произнесенные много-много лет назад, когда их, юношей высокого рода, обучали всему, что должен знать и уметь нотер: «Когда лежишь ты на камне, стань камнем. Пусть тело обратится в гранит и кровь — в застывшую лаву. Когда прислонишься ты к дереву, будь деревом. Пусть ступни твои чувствуют ток земных соков, и руки станут ветвями среди ветвей…»

Сейчас Барраппа пытался стать кроватью или же драгоценным паркетом, весьма запыленным и, должно быть, давно не метенным. Пыль забивалась в нос, и он с трудом удерживался, чтобы не чихнуть и не произвести шум лишним движением.