Владимир Свержин - Фехтмейстер

Начало войны все изменило. Центральный Комитет эсеров решил отложить активную борьбу, покуда враг топчет российскую землю. Сейчас на первое место ставилась агитация в армии, формирование ударного отряда будущей революции.

Генриетта Сорокина ушла на фронт добровольцем. Очень скоро ей довелось убедиться, насколько бездарны царские генералы. Две российские армии, каждая из которых в отдельности превосходила наскоро сформированные части немецкого ландвера Восточной Пруссии, были разодраны в клочья, как ватная кукла разъяренным псом. Среди многих тысяч попавших в плен была и она.

Война окончилась для нее, едва начавшись, оставив на ноге отметину от прусской шрапнели. Попав в санитарный барак лагеря для военнопленных, Генриетта впала было в отчаяние и, уже не скрываясь, костерила и кровавого царя, и шпионку-императрицу, и вора Распутина. Неведомо, как бы далее жила она в неволе, когда б не удачный случай.

Один из санитаров, обслуживающих барак, приказал ей заткнуться и не болтать почем зря. Однако вечером, меняя повязку, он тихо сообщил Генриетте, что тоже состоит в партии эсеров. Вместе они разработали план уничтожения «бездарного негодяя», ведущего страну к гибели. Правда, оставалась загвоздка — добраться до императора. Но здесь вновь помог случай, во всяком разе так убеждала себя госпожа Сорокина. Как-то ночью ее боевой товарищ прокрался в барак и начал возбужденно шептать ей на ухо, что только что, раздевая умершего от ран офицера, обнаружил на теле у того полковое знамя. Чем не повод для того, чтобы добраться до царя? Империи нужны героини! Раз так, кто ж станет обыскивать новую Жанну Д'Арк?

А удача все продолжала улыбаться заговорщикам. Расторопному санитару удалось привлечь к делу одного из офицеров лагерной охраны, тоже социалиста. С его помощью сестра милосердия Генриетта Сорокина была внесена в список лиц, подлежащих возвращению на Родину полиции Красного Креста. Дорога в Петроград заняла больше двух месяцев, что не так уж много в условиях военного времени.

В последние дни сестра милосердия втайне молила Бога, чтобы он позволил ей явиться к царю 9 января, то есть ровно через десять лет после расстрела толпы, идущей с петицией к Зимнему дворцу. «Не мир принес вам, но меч», — шепотом повторяла она, подбадривая себя.

Однако Всевышний, точно желая в который раз посеять сомнение в своем существовании, не прислушался к мольбам, и корабль запоздал. И вот теперь она стояла у порога, ощущая в кармане шинели тяжесть короткоствольного пистолет и осознавая, что от заветной цели ее отделяет лишь эта нелепая дверь.

— Входите, сударыня! — Капитан первого ранга насторожился и склонил голову, пропуская сестру милосердия в зал.

Генриетта Сорокина явственно увидела перед собой ставшего к ней спиной человека в наброшенной на плечи шинели полковника лейб-гвардии Преображенского полка.

«Точь-в-точь как на картине Серова, — внезапно отметила она, но тут же отогнала эту неуместную мысль. — Ну что ж он не поворачивается? — нервно подумала эсерка, глядя, как углубленный в свои мысли император, словно позабыв о ее присутствии, смотрит в окно. — Впрочем, может, так и лучше. — Ей представились глаза Николая II в тот момент, когда она будет нажимать на спусковой крючок. — И впрямь лучше, что он не видит судьбу, застывшую за его спиной. Иначе, — с тоской призналась себе Генриетта, — рука может дрогнуть» .

— Ну что же вы? Подойдите, — не поворачиваясь, бросил преображенец.

Госпожа Сорокина глубоко вздохнула, силясь унять нервную дрожь, и замерзшими руками потянула пистолет.

— Смерть тирану!

— Ну, нет! — раздалось у нее за спиной. — С этой фразой мы уже убивали. Оригинальнее надо шо-нибудь придумать. А то как дети в школе будут запоминать, кто кого убил?! Никакой фантазии! Мадемуазель, вы плохо подготовились к теракту!

Сухой щелчок, раздавшийся вместо выстрела, подтвердил прозвучавшие за ее спиной слова. Генриетта повернулась, как ей показалось очень быстро, и вновь спустила курок — с тем же эффектом. Рядом с ней, облокотясь на колонну, стоял высокий худощавый офицер в мундире лейб-гвардии Атаманского казачьего полка.

— Уважаемая Шарлота Корде, — двумя пальцами беря пистолет за ствол и легко выворачивая оружие из ее заледеневшей руки, проговорил он, — вынужден разочаровать вас, без вот этого, — он развернул ладонь, демонстрируя отливающую тусклым латунным блеском кучку патронов, — сия хреновина не стреляет. Пока вы знамя с бюста скручивали, я зубки у вашего чертика из табакерки на всяк случай повыдергивал. А теперь позвольте представить вам чудом спасенную жертву — полковник Лунев, контрразведка.

Особняк в Брусьевом переулке спешным образом приводился в порядок после набега жандармерии. Окрестный люд, взбудораженный известием о громкой сваре, учиненной в столь знаменитом месте, топтался у забора барского дома, то ли надеясь услышать какие-либо новые пикантные детали и подробности, то ли ожидая своими глазами увидеть продолжение вчерашнего скандала. На Литейном шептались, что Распутин воспылал страстью к невесте ротмистра Чарновского, а когда тот отказался уступить ему прелестницу, подослал к нему убийц. Их-то и арестовала вчера доблестная жандармерия после упорной перестрелки. Об этой новости уже в полный голос судачили поблизости, в офицерском собрании, превознося доблесть Чарновского, бдительность Лунева и ругая на чем свет Распутина и его августейших покровителей.

Между тем жизнь постепенно входила в свое русло. Заросший до глаз абрек в чекмене [12] Чекмень — длинная верхняя мужская одежда у кавказских народов из грубого сукна с начесом. Также использовался как часть мундира у ряда казачьих полков. с кинжалом у пояса немилосердно гонял зевак от высокой ограды господского дома. На кухне вновь жарились, варились и парились изысканные блюда из тех продуктов, которые о ту пору можно было отыскать в Петербурге. Да и у госпожи Лаис, наконец, капли слез уступили место валериановым каплям. Тем более что, как и обещал ее дорогой Мишель, перстень царя Соломона, будто обычное колечко, лежал в шкатулке с прочими драгоценностями в спальне на трюмо. Куда-куда, а туда бы она его никогда не положила, и все же оно было на месте!

Невероятности громоздились одна на другую. Во-первых, она проснулась не в той спальне, в которой уснула вечером. А во-вторых, ей казалось невозможным, чтобы остававшийся в этих стенах Барраппа не ощутил близость священной реликвии!

И все же пока она решила молчать. Ибо, как говорится, если желаешь испортить отношения, начни их выяснять.

Утром за завтраком ротмистр Чарновский отложил в сторону свежий номер «Ведомостей» и произнес, указывая на заметку в полицейской хронике: