Сергей Кулагин - Абсурд. Сборник рассказов

– А ты тут чего делаешь? – удивился Иван. Камасутра ответить не успела, потому что подоспевшая Василиса огрела её по заду селфи-палкой, вывалившейся из корзины Ивана. Камасутра убежала в кусты, и больше её в тот день никто не видел.

– Ванька, ты опять мухоморов наелся? А ну, быстро домой, скотина некормленая ревёт, – скомандовала Василиса, и замахнулась селфи-палкой. Но не успела подать тактильную команду, как сказка закончилась.

Рисунок с веб-сайта pixabay.com. Бесплатно для коммерческого использования. Указание авторства не требуется

– Всё что они пишут всего лишь слова.

– Всего лишь слова?

– Да.

– А как же стихи – это же красиво?

– Слова ставятся в определённой последовательности и всё.

– И всё?

– Не более.

– А книги? Героя легко продумать или нет?

– Всё давно уже придумано.

– Это как?

– На планете семь миллиардов человек, писатель просто описывает одного из них.

– Ты уверен?

– А ты проверь.

– Ну хорошо, а что тогда делать?

– Слушай музыку, она многогранна и намного красивее слов.

– Там всего семь нот.

– Ты уверена?

– Да.

– Боже, какой приметив… Рисовать пойду.

– Радугу?

– Именно её. В ней все цвета.

– Все-все?

– Да, а ещё есть оттенки.

– Всего лишь оттенки.

– Зато их много.

– Сколько?

– Человек видит только пятнадцать тысяч.

– А остальные?

– Остальные он не видит.

– Примитивы.

– Животные.

Жужжание достало, я взял газету и хрясь, хрясь, хрясь… Это всего лишь мухи, а мне ещё новый абсурд писать.

Рисунок с веб-сайта pixabay.com. Бесплатно для коммерческого использования. Указание авторства не требуется

Светлана проснулась первой. Она подлетела к окну, внимательно посмотрела на открывшийся пейзаж и запричитала:

– Что это? Откуда? Я никак не ожидала! Это… это издевательство!

Жужжание подруги разбудили Мухина. Вставать не хотелось. Он спросил:

– Что случилось?

– Ты обещал мне романтическое путешествие, так?

– Ага! – лениво ответил Мухин.

– И горы! Ты обещал мне горы? – свирепея, задала ещё один вопрос Света.

– Ага, а случилось-то чего?

Они познакомились на Курском вокзале, когда он ожидал поезд в родной Таганай. Весёлая и общительная москвичка ему сразу понравилась. Разговорились. Она поведала новому знакомому о любви к горным хребтам. Он рассказал о Большой Каменной Реке, между хребтами Большой и Средний Таганай, где часто отдыхал.

Нагромождение каменных глыб весом в несколько тонн протянулось на много километров в длину. Лёжа на авантюрине различных расцветок, можно было услышать как под «руслом» древних каменных потоков переговариваются горные ручьи. Растений в округе почти не было, лишь отдельно стоящие сосны возрастом более сотни лет. Запах смолы пьянил и возбуждал. Добраться туда было легче лёгкого – дождаться подходящего туриста, и, взгромоздившись на его рюкзак наслаждаться дорогой. Немного трясёт, но это лучше, чем несколько километров лететь и надеяться, что тебя не сожрёт летящая по встречке птица.

Услышав про птиц, Света тут же пожаловалась на местных пернатых и, прижавшись к Мухину, согласилась на всё возможное и невозможное. Через час они устроились в купе самого быстрого поезда «Москва-Таганай», следовавшего через Челябинск.

Поспать не удалось, Света любила шалить. Лишь насладившись друг другом, они провалились в многочасовой сон. Всё складывалось шикарно и вдруг истерика.

Мухин, расправил крылышки и спланировал с верхней полки на столик. Он и раньше предполагал, что короткоусая двухкрылка, из семейства настоящих мух, ему не пара. Но внешний вид подруги: серая окраска, желтоватая нижняя часть брюшка, четыре черные продольные полоски на верхней стороне груди, и огромные фасеточные глазки, тёмно-красного цвета поразили его своей красотой. «А я обычный поселковый мух», – горестно подумал Мухин.

А может она делает из мухи слона? За окном красивые Уральские горы. Стол накрыт: хлеб, напитки, ягоды и даже два яблока. Мухин умел подбирать попутчиков: полноватый лысеющий мужчина, его жена, дочь и молодая особа, с новомодным журналом в руках. Пять минут назад они вышли на перрон. Журнал являлся самым опасным предметом в купе, но сейчас, когда поезд остановился, а пассажиры вынесли его на перрон, Мухин, не в силах сдержаться, разразился громким жужжанием:

– Дорогая, что не так?

– Ты ведёшь себя как базарная муха! Это невероятно! Ты в окно погляди! Это не Кавказ! Не Кавказ!

У Мухина перехватило дыхание, едва сдержавшись, он заговорил стихами:

– Сударыня, о небо, как вы бледны! Вот ягоды, вот хлеб, а за окном для вас цветут цветы.

Двухкрылка закатила глазки и ответила:

– Благодарю, мне ничего не надо. Я не больна, все, что мне нужно – это «Высокая Гора».

– Не смейтесь надо мной! Урал не менее красив.

Постепенно жужжание переросло в воинственный гул, который затих, как только из глубины вагона раздались шаги.

– Дорогая, наша жизнь коротка и полна опасностей, но я готов рискнуть и встретить с тобой рассвет на Эльбрусе, – тихо прожужжал Михаил.

– Нам нужно будет вернуться в столицу и пересесть на другой поезд?

– Да.

Несколько минут в купе стояла тишина, а потом Света задала ещё один вопрос:

– Большая Каменная Река действительно так жжживописна, как ты рассказывал?

– Дажжже краше.

Неожиданно в купе зашли пассажиры. Мужчина открыл окно и две влюблённые мухи покинули поезд.

Рисунок Юлии Ростовцевой

С потолка с нарастающим комариным писком покатились арбузы, маленькие синие шарики, хилые с анемичными ручками, сложенными на рахитичных животиках ладонью на ладонь, с выражением безоблачной безмятежности на личиках, нежной безмятежности идиотиков.

Так вот ты какой, мир людей. Так вот какова твоя истинная суть. Повнимательнее бы рассмотреть, запомнить.

Вот среди общего хаоса отдельные особи, достигавшие размера теннисного мяча, словно споткнувшись, вдруг, круто меняют траектории, отскакивают от невидимых преград, огибают неразличимые препятствия, и продолжают хаотично двигаться по неведомо кем предписанным законам, пока, наконец, не застынут в воздухе посредине пустоты. Тогда другие, стремящиеся размером к конфетам-драже, просыпанным из плохо закрытой бонбоньерки, подражая стихийному бедствию в виде выпадения осадков – устремляются, стараясь не столько привлечь внимание к своему полёту замысловатостью движения, сколько грохотом, треском бесконечного потока скатывающихся горошин, синева которых вместила в себя весь спектр ультрамариновых преображений, от прозрачно белых, сквозь наготу которых сияет небо, до мрачновато-загадочных в своей лиловости, почти черных шариков, сеемых без конца, без усталости и без усилия.