Александр Трубников - Рыцарский долг

– Яффа и Аскалон!!! – донесся до Жака отчаянный возглас.

Это был родовой клич де Барна. Он возглавил десяток конных рыцарей и повел их на таранный удар. Конный клин с ходу врубился в наемников и разметал только что собранную фалангу, отбросив ее центр чуть не на самое дно ущелья. Маневр для всадников был самоубийственным – взломав строй противника, они попадали под стрелы пизанских арбалетчиков, так что после первого же залпа в живых осталось только четверо из одиннадцати участвовавших в атаке рыцарей. При этом все они потеряли коней. Окруженные врагами, они встали в круг, готовясь как можно дороже продать свою жизнь. К храбрецам со всех сторон начали подбираться оправившиеся от удара наемники. И тут случилось то, чего не ожидал никто – ни осажденные, ни нападавшие. С громоподобным криком «Валить басурман!» командовавший правым флангом Недобитый Скальд, увлекая за собой всех, кто находился рядом с ним, ринулся на выручку окруженным.

Полная непредсказуемость этого безрассудного удара предопределила его успех. Рассредоточенные, потерявшие все преимущества сомкнутого строя генуэзцы, атакованные с тыла, стали легкой добычей для булавы достославного гентца. Не успел никто и опомнится, как он, оставляя за собой дорожку, выстеленную из трупов, прорвался к уцелевшей четверке и, под прикрытием пехотинцев, отошел обратно. Сен-Жермен облегченно вздохнул и подал сигнал к отбою. Защитники отошли назад и снова сомкнули строй.

Сарацины и генуэзцы не решались возобновить штурм. Воспользовавшись захваченными рибодекинами, они укрылись от обстрела и выжидали, опасаясь повторной кавалерийской атаки. Однако и строй посланников уже не был той монолитной стеной, которая встречала первые удары.

Привычная, а потому ставшая почти незаметной гроза, зацепив ущелье кончиком крыла, прошла стороной, и теперь на сражающихся капал лишь мелкий моросящий дождь. Воспользовавшись прояснением, атакующие, повинуясь окрикам своих командиров, оставили укрытие и, не заботясь более ни о строе, ни о тактических приемах, толпой ринулись вверх по склону…

– Ну вот и все, – спокойно произнес де Мерлан, разглядывая сквозь прорези полумаски орущую беспорядочную толпу. – Теперь нам точно конец, сир провидец. Мы-то, конечно, их положим немало, однако если на каждого приходится по три-четыре опытных противника, да не в строю, а в поединке, то тут никакая боевая выучка не поможет, разве что везение. Хотя тут, положа руку на сердце, тоже жаловаться грех. Его, везения этого самого, нам с тобой, приятель, было отпущено, пожалуй, поболе, чем на всех вместе взятых Мерланов, начиная с основателя нашего рода… Рембо! – не оборачиваясь назад, крикнул достославный рыцарь. – Оставь строй, поднимись наверх, вложи в ножны меч и возьми в руки лютню! Послушаем напоследок какой-нибудь из твоих похабных куплетов.

Трубадур, привыкший беспрекословно подчиняться своему господину, немедленно выполнил его приказ. Не успели первые из атакующих, налетев на строй, вступить в рукопашную схватку, как над скалами, перекрывая завывания ветра, шум дождя и раскаты отдаленного грома, полилась торжественная песнь.

На сей раз бывший жонглер, обычно избегавший торжественных песнопений, изменил себе и исполнял не любимый всеми орденскими братьями «Сказ о рыцаре, студенте и юной дочери графа», а старинную рыцарскую «Балладу о деяниях», шансон-де-жест. Такие баллады обычно исполняют долгими зимними вечерами в тиши старых замков, в обеденных залах с огромными, в человеческий рост, каминами и стенами, что увешаны трофеями, захваченными еще в битве при Пуатье [30]… Высокий и чистый голос разносился по ущелью. Жак узнал древнюю песнь, рассказывающую о паломничестве Карла Великого в Иерусалим. В ней грозный император называл себя «протектором Святого Гроба» и одним из легендарных основателей их крестоносного братства. Сейчас, перед лицом неминуемой смерти, торжественные слова баллады ничуть не казались пафосными и выспренними:

«Чем ближе от себя человек ощущает дыхание смерти, – подумал Жак, вонзая меч в грудь налетевшего на него араба, – тем меньше он стыдится высоких чувств». Это была последняя связная мысль, которая пронеслась у него в голове. Вскоре все его помыслы были полностью поглощены схваткой. Под лязг мечей, грохот булав, бьющих по кольчугам и шлемам, вопли и предсмертные крики сражающихся Рембо завершил длинный шансон о Карле Великом и сразу же начал песнь о Роланде. Увлекшись, он покинул укрытие и, желая, чтобы его было лучше слышно, поднялся на большой камень.

– Прячься, жонглер! – оглянувшись назад, что есть мочи завопил Робер. Но было уже поздно.

Скучавшие во время свалки пизанские стрелки, увидев отличную мишень, выстрелили чуть не все одновременно. Несчастный певец, в жизни которого было много грехов, но нашлось место и подвигу, способному прославить имя любого рыцаря, оборвал песню на полуслове и с громким стоном рухнул вниз. Он погиб как настоящий трубадур – в сражении и с лютней в руке. Братья-рыцари, а вслед за ними и монголы взревели и, мстя за Рембо, в едином порыве бросились в контратаку.

Бой продолжался невероятно долго. Ряды защитников медленно и неумолимо таяли. Тяжелые генуэзские мечники вместе с легкими и подвижными мусульманами были опасны втройне. Даже хорошо обученный рыцарь или сержант не мог долго противостоять врагу. Все его внимание поглощал наемник, пропущенный удар которого был смертелен, а с флангов, целя дротиками в плохо защищенные участки, крутились сарацины. Строй постепенно редел.

Наконец, когда едва появившееся из-за слегка разошедшихся туч солнце уже цепляло нижним краем горные вершины, настал момент, когда поредевший строй дрогнул и в одночасье рассыпался на отдельные очаги сопротивления.

– Наверх! – закричал Робер, увлекая за собой Жака и Серпена.

Они бросились к последнему рубежу обороны – небольшой площадке под скалой, на которой были оставлены кони и стояли кибитки.

К тому времени, когда друзья, преодолев подъем, достигли цели, там уже находились все, посвященные в тайну. Сен-Жермен, Толуй, Чормаган стояли в одном строю с рыцарями, сержантами и нойонами, сжимая в руках последние оставшиеся щиты и готовые до последней капли крови защищать бесценный груз. Оглянувшись назад, Жак увидел, что бой внизу уже завершается, а к ним бегут мастер Григ, де Барн и еще несколько человек.

– Вы заняли не лучшую позицию, мессир, – мгновенно оценив обстановку, покачал головой де Мерлан. – Они сейчас покончат с теми, кто еще жив, и начнут нас расстреливать арбалетами! Выставляйте вперед те кибитки, что с золотом, и прячьтесь за ними. Это нам даст еще немного времени. Когда они пойдут на штурм, позволим заглянуть внутрь – и им сразу станет не до нас. Мусульмане Салеха и генуэзские наемники по сути своей – бандиты, они воюют за наживу. Поэтому при виде золота они на время о нас забудут и начнут дележ, никто не захочет подставлять головы под мечи, в то время как остальные набивают кошели.