Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого

Говорили, что уступает похоронам, но больше полустолицы на улицах. Трамвайного движения нет, не выехали извозчики, закрыты все магазины и рестораны. По всем мостам, по всем улицам стекаются к центру (да и под окнами, по Бассейной, валили), множество красных флагов (ни одного трёхцветного), на мостах еле удерживаемых против ветра. Но удивительно, что порядок идеальный: колонны послушно маневрируют, пересекаются, отступают, идут параллельно, ни одного несчастного случая. Весь Невский – лес красных флагов и плакатов, на углу Садовой – вообще не пробиться. Везде много военных оркестров, но сами воинские части организованно не маршируют, а солдаты шатаются группами и одиночками. Продвигаются через толпу грузовые автомобили с ораторами на платформах. (Но всеми платформами овладел Совет, а кадетским ораторам не дали ни одного места…) Больше всего платформ пошло на Марсово поле, там – центр митингов, и выступают все лидеры Совета, но Ленина нет, а большевиков много. А и повсюду: кто только влезет повыше, крикнет „товарищи” – уже толпа и митинг.

А – что говорят ораторы? о внешней политике что?

Например, на Мариинской площади – анархисты-коммунисты, чёрный флаг с красными буквами, кричат всякий бред: скорейшее окончание войны, захват всех земель, уничтожение всех частных собственностей, не верить Временному правительству и всем буржуям…

Да это вздор. А где ещё?

У самого Мариинского выступал Стеклов. И с балкона „Астории” речи. И на Дворцовой. Прекращать войну – увы, во многих местах. Но толпа спрашивает: а какпрекращать? Ораторы ответить не могут. Надежды на братство народов, что германский очнётся… Несут плакаты – „Требуем немедленного вскрытия союзных договоров!” (Ого…) „Заводы Обуховский и Путиловский! возьмите дело мира в свои руки!” (Ослы…) А то: „Буржуев – в окопы!” (Травля начинается…) То подсаженный на памятник инвалид произнёс речь против братания с немцами. Офицер на Дворцовой: „Нам не нужно чужих земель, но проливы нам нужны. Вопрос о Дарданеллах – более сложный, чем нам кажется.” (Умница.) То генерал выступает, то солдат, то женщина в красном платочке. Больше всего споров везде – об аннексиях и вокруг ленинцев. Ленинцы из кожи лезут, подвижны, десятки автомобилей, и самых шикарных, наворовали, везде выступают, но успеха не имеют. Против Ленина многие резко говорят, об остальном – миролюбиво.

Оказывается, всё было не страшно. И обидно самому не послушать.

А тут ещё новые сообщения. Красочно! По Невскому на огромном грузовике плывут несколько десятков человек в разных национальных костюмах. Экзотическое шествие мусульман, всех поразило: татары, сарты, таджики, солдаты-магометане, в тюрбанах, тягучие песни, на красных знамёнах – белый полумесяц с белыми звёздами, надписи по-арабски. Очень их все приветствовали. На бундовских знамёнах – по-еврейски, и митинги их по-еврейски, и песни. Шли отдельно украинцы, поляки, литовцы, белорусы. У всех свои хоры. (Опять, опять разделяются по нациям, это тревожно.) Портнихи несут: „Цените труд иглой”. Союз петроградских швейцаров: „Долой чаевые!” Амнистированные уголовники: „Дайте нам скорее паспорта!” Дети лет пяти-шести: „Дайте трёхлетнюю бесплатную школу и республику.”

По всему видно – это и до вечера не кончится. И очень почему-то захотелось Павлу Николаевичу самому посмотреть. Казённый автомобиль – во дворе, наготове. Надел демисезонное пальто, мягкую шляпу – поехал. Через Невский – нет, нельзя ему. И Марсово поле – неприятно, обойти. Пробраться по Надеждинской, Кирочной, Сергиевской – а там по набережным.

После схода снега никем не поправленные петербургские мостовые – сплошь в ухабах, езда такая – тряханёт и сустав вывихнет. (Кадет князь Оболенский вот так в автомобиле на ухабе выбил плечом оконное стекло.) Но сегодня – тихо ехать, быстро и не проедешь.

А поют плохо – нет ни своих песен, ни гимнов. Несут красные флаги – а поют пошленькую песенку немецких гусаров. Но два раза встретил плакаты: „Долой Ленина!”, порадовался. А то: „Гряди вперёд, народ державный! Будь славен в мире и в веках!” А грузовики-то тащатся забрызганные в грязи. Наверху – наряженные рабочий с молотом и крестьянин с серпом.

Марс-Суворов обвешен красными флагами, Мраморный дворец, казармы павловцев – в гирляндах цветов. Всё Марсово поле грозно-чёрно-красное, сто тысяч народу и тысячи знамён. Объехали благополучно.

А Нева – как будто снова сковалась, снова лёд хватает у берегов, а посредине проносится рыхлый.

Юнкера. И что ж несут? „В борьбе обретёшь ты право своё” и „Пролетарии всех стран, соединяйтесь”. Ну, навоюем мы с такими юнкерами.

Под огромным красно-зелёным флагом – митинг: „Товарищи, записывайтесь к нам! Гнусное царское правительство преследовало свободных эсперантистов, потому что у нас – равенство и братство…”

Ехал Павел Николаевич в открытом автомобиле, но с надвинутой шляпой, поглядывал из-под полей. А на Английской набережной – встречная толпа солдат, правда невооружённых, ёкнуло сердце: узнали!

И сразу – поперёк дороги, остановили машину. Недружелюбно кричали:

– Милюков!… Вот он!… Попался!

Но, к счастью, превалировало сегодня настроение мирное, не бой же был. Да и Павел Николаевич на самом деле – десятка неробкого. Не стал укрываться и отговариваться, а поднялся в машине в рост, как оратор, будто того и ждал, снял шляпу на сиденье, обнажил седину. Очки прочно сидели на ушах. И бесстрашно глядя на сердитых солдат, скрестил руки (не любил он дешёвого жестикулирования) и обратился к ним с речью. Спокойно:

– Товарищи! Старая власть своими бюрократическими приёмами не могла добиться единения страны. Но сегодня вы видите это единение в торжественном народном празднике. Первое Временное Народное Правительство работает, не покладая рук. Но ему необходима ваша поддержка. Враг близок и надеется нанести сильный удар по революционному Петрограду. И мною получена секретная телеграмма, что немецкий штаб рассчитывает не столько на силу своих армий, сколько на то, что русская свобода потонет в анархии. Мы настоятельно призываем всех вас – объединиться вокруг Временного Правительства…

И ещё так поговорил – толпа стихла. Два-три голоса что-то одобрили. И пропустили автомобиль.

Сошло. А – неосторожно было ехать.

Свернули с набережной – да не подумавши попали на Театральную площадь. А там-то – и митинги. Хорошо, что остановились на самом краю, за спинами. От консерватории к Мариинскому театру был перетянут длиннейший плакат: „Стократ священ союз меча и лиры, Единый лавр их дружно обвивает”. У памятника Глинки с помоста, обтянутого красной бязью, какой-то интеллигент произносил речь к рабочим, какой гнёт переживали при царе императорские театры и всё русское искусство. Но не дав ему договорить, отгораживая его от толпы – спереди него втеснился грузовик, где стояли матросы и штатские. И кто-то из толпы, узнав, крикнул: