Александр Прозоров - Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного

Драться пешему против конных оказалось чертовски удобно. В росте Матях конным не уступал, зато твердо стоял ногами на земле и в любой момент мог пригнуться, подпрыгнуть, отступить в сторону. Взмах бердыша — и показавшаяся над краем щита голова, отделяясь от плеч, улетает в сторону. Тычок подтоком в обратном направлении — удар вминает красивую, с серебрением и позолотой, кирасу глубоко под ребра. Укол — острие лезвия погружается глубоко в конскую шею, опуская татарина под копыта своих же друзей. Короткие сабли кочевников просто не доставали до орудующего длинным бердышом Андрея, а пики ногайцы побросали, когда после первой сшибки сеча перешла на короткую дистанцию.

— Сюда идите! — рычал залитый с головы до ног кровью сержант, возвышаясь над бранным полем. — Я здесь!

Однако вокруг уже образовалось свободное место, и Матях был вынужден, сжимая бердыш двумя руками, бегать за ближайшими татарами, упрямо не желающими вступать в бой. При виде кровавого монстра, выросшего откуда-то из-под земли в самой гуще сражения и ростом равного конным воинам, ногайцы забыли о желании вырезать небольшой русско-башкирский отряд. Они думали только об одном — не оказаться рядом с устрашающей фигурой, не попасть под удар огромного, похожего на стальной полумесяц лезвия.

— Нинутра! Нинутра пришел! — послышались тревожные крики. — Нинутра!

Матях не слушал. Побитый, потоптанный, вымазанный смрадной дрянью и злой, как сто чертей, он жаждал крови. В этот миг для него перестали существовать все заповеди божеские и человеческие, в голове словно висел туман, а пульс гулко стучал в висках: уничтожить всех, всех до последнего.

Аримхан, уже вложивший саблю в ножны, предоставляя своим нукерам спокойно дорезать оставшихся русских, внезапно с ужасом увидел, как среди его воинства с ифритским воем будто из-под земли выросла кровавая фигура, ростом превосходящая любого из всадников, и страшным ударом огромного топора снесла сразу несколько татар.

— О, Аллах! — пробормотали мгновенно побелевшие губы, а по спине, под толстым слоем брони и войлока, неожиданно пополз предательский холодок. Порождение крови и земли металось по полю боя, убивая всех на своем пути, и уже через мгновение битва закончилась. Нукеры больше не думали о сражении. Они видели только кровавого ифрита и желали только одного — не попасть под удар гигантской секиры. — О Аллах, за что ты караешь нас, правоверных?

— Москва-а!!! — Кто-то из башкирских десятников успел собрать рассеянных по степи нукеров и сейчас, увидев неуверенность в татарских рядах, повел собратьев в решительную атаку. — Москва-а-а!!!

Появление свежих сил, готовых ударить по топчущимся татарским всадникам, окончательно сломило дух увязших в сече ногайцев. Они начали дергать поводья, отворачивая коней, давать им шпоры, уноситься из-под удара в разные стороны, спасая свою жизнь.

— За что, о Аллах? Разве я не был искренним в своих молитвах, разве я не блюл все твои заветы… — Гадать было поздно. Аримхан почувствовал, что еще миг — и он окажется на этом поле один против всех врагов. Он потянул левый повод и со всех сил ткнул скакуна пятками в бока. — Йо-хо!!!

Тот рванул с места в карьер. Татарин последний раз оглянулся на кровавого ифрита, после чего прижался к гриве коня.

Удар башкирцев пришелся по пустому месту — ногайцы разбежались. Битва была выиграна. Спасая свои жизни, татары мчались во весь опор куда глаза глядят, словно разлетающиеся от брошенного в воду тяжелого камня брызги. Легкие и быстрые как ветер башкорты скакали в том же направлении, что и раньше — вдоль оставленной обозом колеи. С веселым посвистом они нагоняли одиночных врагов и весело опускали сверкающие клинки им на спины, головы, рубили по ногам. Взмах — и вот уже не всадник, а просто оседланный конь, яростно взбрыкивая, продолжает бешеную скачку. Следом двигалась на рысях и кованая рать, потерявшая плотный строй, но по-прежнему грозная и смертоносная.

Расстояние до длинного обоза, в котором вперемешку катились запряженные волами арбы с огромными колесами из цельного дерева, легкие двуколки, груженные пучками стрел, обычные телеги, сколоченные из толстых жердей, победители преодолели за считанные минуты. Завидев их, кинулись прочь, в широкую степь, одетые в шаровары и халаты женщины, испуганные дети. Началось самое веселое и интересное: всадники гоняли чернооких грудастых девок из стороны в сторону, словно попавших в загон зайцев, сбивали конями с ног, заваливали в траву, сдирали легкие атласные штаны либо задирали платья. Жалобные крики сливались с веселым смехом и перекличками друзей. Голых баб отпускали побегать, чтобы поймать снова, распинали между торчащими из земли корнями, ими менялись, их собирали в обвязанные веревками кучки.

Про освобожденный от жестоких басурман полон победители вспомнили не раньше чем через час, и все это время спасенные смерды и девицы в просвечивающих лохмотьях, бывших когда-то сарафанами и рубашками, простояли, привязанные к подводам и возам. И только когда веселые холопы и их торжествующие союзники устали развлекаться и, связав полуголых татарок, начали рыться в сложенном на телегах барахле, некоторые из них мимоходом полоснули ножами по веревкам.

Минут пять Андрей, тяжело дыша, стоял с бердышом наперевес, но драться было больше не с кем. Конная лава укатилась куда-то вдаль, одиночные татары предпочли уносить ноги, а добивать узкоглазых раненых, стонущих то тут, то там, у сержанта рука не поднималась. Тем более что он слабо разбирал, кто из них злобный ногаец, а кто — дружелюбный башкир. Матях немного прошел по полю, увидел блеснувшую меж халатов кирасу, наклонился, отпихнул в сторону лежащего сверху мертвеца. На добротном немецком железе четко пропечатывался след от конской подковы, однако кираса не смялась, выдержала.

— Эй, есть кто живой? — постучал сержант по железу кулаком.

В ответ послышалось утробное мычание. Матях вздохнул, зашел с другой стороны, пнул носком мертвого коня, а потом поднатужился, ухватился за конскую ногу и сдвинул тушу чуть в сторону. Открылся шлем. Андрей приподнял железную маску, улыбнулся хлопающему глазами Лебтону:

— Как настроение, сударь?

— Спасибо, боярин. Мне кажется, я цел. Если, конечно, ты не ангел смерти. Откуда столько крови? Ты ранен или убит, боярин Андрей?

Только теперь, постепенно отходя от ярости битвы, сержант ощутил плечами влажный от крови тегиляй, увидел свисающие лошадиные кишки. Его затошнило, и Матях торопливо избавился от матерчатого доспеха:

— Фу, какая гадость!

— Не скажи, боярин, — попытался покачать в шлеме головой немец. — Это была печень. Она очень вкусна, коли ее в вине мозельском вымочить и на углях запечь.