Александр Прозоров - Рим должен пасть

Удивительно похожий на грека офицер, смуглый на вид мужик, с черными глазами и кривым носом, но без бороды, положил руку на рукоять меча. Вперил в него тяжелый взгляд и, похлопывая себя по ноге не то палкой, не то виноградной лозой, долго смотрел не отрываясь. Ростом офицер был на полголовы ниже Федора, от силы — метр семьдесят. Но в шлеме казался выше. К тому же загорелый, коренастый и накачанный. Сильный мужичонка, сразу видно. Федор взгляда не опускал, но и особой наглости не проявлял, давая возможность визитеру проявить себя первым.

Закончив наблюдения, офицер, наконец, задал первый вопрос. Федор, напрягая свою память, скорее догадался, чем понял, уловив одно знакомое слово — nomen [14] Nomen — имя (лат.). — и ответил, не таясь.

— Федор Чайка.

Офицер удивился, видно, не часто он встречал легионеров с такими именами и такой рожей. Федор был, конечно, не блондин, но слишком светловолосый по сравнению с любым здешним жителем. Не говоря уже о греках.

— Nauticus? [15] Nauticus — моряк (лат.).

Сержант отрицательно мотнул головой и осторожно добавил:

— Non. [16] Non — нет (лат.).

— Manipulari? [17] Manipulari — морской пехотинец (лат.).

— Sic, [18] Siс — да (лат.). — согласился сержант, постепенно припоминая все, что когда-то вычитал дома или запомнил из разговоров с отцом-хирургом, очень любившим при общении с малолетним сыном вворачивать латинские выражения.

Произношение у него, наверняка, было ужасным, судя по тому, как морщился центурион при каждом его слове. Но офицер его понимал, это главное. К счастью он оказался немногословен и скоро, видимо, узнав все, что ему требовалось, допрос закончил, задав последний вопрос, заставший новоявленного легионера врасплох. Федор не понял ни единого слова, лишь опять кивнул — вдруг прокатит. И прокатило.

За время этого короткого допроса в голове Чайки промелькнула утешающая мысль, что его могут принять за отсталого деревенского парня из глубинки, говорящего на своем местном наречии и плохо понимающего основной язык государства. Это могло его спасти. Хотя служат ли такие парни в римских легионах, Чайка доподлинно не знал. Собственно, в любой армии командиры должны знать своих подчиненных в лицо. И единственной надеждой в этой ситуации могла быть только гибель всего соединения, в котором «служил» спасенный из морской пучины легионер. А заодно и списков, где он числился под своим странным именем. Но это мнилось маловероятным. Однако, он уже начал, и теперь ему оставалось только блефовать до конца в надежде, что делопроизводство у римлян еще не достигло должной высоты.

Тем временем, центурион посмотрел на его ноги, видимо, решив, что сержант вполне здоров и бросил еще одну фразу, выходя из палатки. Из всего сказанного Федор понял опять лишь одно единственное слово — ornamentum, [19] Оrnamentum — оружие ( лат. ). но этого хватило. Он перекинул через плечо свой лежавший рядом кожаный ремень с мечом, и вышел вслед за центурионом.

Шагнув за пределы палатки, которая не охранялась, Федор, прищурившись от яркого солнца, увидел дорогу, протянувшуюся между целым морем палаток и огражденную копьями через равные промежутки. Метров через двести дорога упиралась в большую площадь с видневшимся на ней роскошным шатром, а затем пролегала дальше к воротам.

Прямо перед Федором на дороге выстроились пехотинцы. Человек пятьдесят или больше. Похоже, тут собралась вся центурия, руководимая тем, кто его только что допрашивал. Все солдаты были одеты в кожаные панцири, усиленные в области сердца воинов железной пластиной размером примерно двадцать на двадцать сантиметров. Каждый держал в левой руке массивный щит с железной окантовкой по верхней и нижней кромке, похожий на те, что сержант видел на потерпевшем крушение корабле. Кажется, он назывался «скутум». В правой руке легионеры сжимали по два дротика. У всех, как и у Федора, справа, на кожаной перевязи, висел средней величины меч с широким лезвием. А шлем, прикрывываший голову и даже шею специальной пластиной, был увенчан султаном из трех красных перьев.

«Судя по всему, центурия гастатов, [20] Солдаты легиона в данный период, согласно Полибию, делились на четыре категории по опытности воинов. — гастатов (молодых воинов), принципов (опытных), триариев (ветеранов) и велитов («самые молодые»). Первые три категории — тяжеловооруженные воины, разбивались по манипулам. Последние (легкая пехота) — не имели собственных подразделений и распределялись между всеми манипулами из расчета 20 человек на центурию. Манипула (120 человек) — основная тактическая единица легиона (при сто общей численности 4200 пехотинцев + 300 всадников. Хотя к началу Второй Пунической войны легион насчитывал уже 5000 пехотинцев). Манипула делится на две центурии (взвода) по 60 человек. Каждой центурией управляет центурион (капитан). Командир правого крыла носил прибавку Prior (передний) и управлял всей манипулой, центурион левого крыла носил прибавку Posterior (задний) Манипулы каждой категории солдат имели номер от одного до десяти (10 манипул гастатов, 10 принципов, 10 триариев). Ранг центуриона менялся в зависимости от его военного «стажа» и места службы. Первым манипулом триариев командовал примпил — старший центурион. Целиком звание центуриона звучало, например, так: Pilus prior secundae centuriae, — центурион правого крыла второй центурии триариев, где Pilus — triarii. — отметил про себя Федор, лихорадочно вспоминавший все, что он знал о римской армии, — то есть „молодых“, а не „опытных“-принципов или ветеранов-триариев. Никакой поклажи нет, идут „налегке“, только с оружием. Значит, либо службу по охране лагеря тащат, либо куда-то следуют согласно приказу».

Хотя слово «налегке» не очень подходило к амуниции этих солдат, — чего стоил один скутум, весивший почти десять килограммов.

У Федора не было ни шлема, ни щита. Поэтому кое-кто из разглядывавших его с интересом легионеров даже позволил себе ухмыльнуться, глядя на нерадивого служаку. А некоторые смотрели на сержанта с сожалением, предвидя грядущие взыскания. Видимо, решили, что Федор где-то проворонил и то, и другое. Как припомнил Чайка, за потерю личного оружия в реальном бою, что приравнивалось к проявлению трусости, по законам римского легиона ему светил настоящий кердык. Могли лишить жалования, могли оштрафовать на всю зарплату, понизить в звании — но это, если очень сильно повезет. А если понижать дальше некуда, и легионер действительно уличен в трусости, то его подвергали самому позорному наказанию — увольнению из армии. Или просто забивали палками до смерти.

Но сегодня Федору явно повезло: центурион, видимо, знавший о катастрофе на берегу, принял его за жертву морской стихии и временно, до выяснения всех обстоятельств, смягчился. Лишь сказал что-то, сделав выразительный жест, истолкованный Федором совершенно правильно: «Встать в строй». Что он и сделал, укрывшись за последней шеренгой, чтобы не привлекать внимания. А центурия, повернувшись на право, бодрым шагом устремилась по дороге между палаток к видневшемуся в двух сотнях метров роскошному шатру.