Сергей Шхиян - Черный Магистр

Я слушал лихорадочные откровения умирающего убийцы, и мне стало его почему-то жаль.

— Я помню вас, да, конечно — это были вы. Я помню, ведь я женат на вашей подруге. У стряпчего Судейкина наши завещания. Судейкин — правда, смешная фамилия? Меня все зовут Моргуном, но я вовсе не Моргун, я совсем другой человек. Он был на меня похож, и Улаф захотел, чтобы я стал вместо него. Нам так славно было жить вместе, только он и я.

— Вы можете меня чем-нибудь укрыть? — заговорил о другом липовый помещик. — Почему-то я замерзаю, а у вас теплая рука. Вы могли бы меня полюбить, так, как Улаф? Вы не знаете, где он? А где моя мама?

Дальше он начал бредить, и я, вынув из коченеющих ладоней свою руку, тихонько вышел из спальни умирающего.

Помочь ему у меня желания не появилось. Я вспомнил подслушанный разговор и подумал, что этот человек лукавит даже перед лицом смерти.

Подняв свечу, чтобы лучше видеть дорогу, я направился к выходу.

Здесь мне больше нечего было делать. Однако, спокойно уйти не удалось, в конце длинного коридора мелькнул яркий свет, кто-то поднимался по лестнице с фонарем.

Я тотчас вошел в комнату, мимо которой проходил, и встал в дверях, так, чтобы меня не увидели. Скоро стали слышны два голоса, один из которых я тотчас узнал, это был милый друг Моргуна, Улаф Парлович. У меня возникло двоякое чувство, сначала стало немного страшно, этот тип был ловким, здоровым и, главное, коварным, потом удовлетворение — за магистром был двойной должок, и мне захотелось его получить.

— Я даже слушать о нем не хочу! — резко сказал кому-то Улаф.

— Но, магистр, — проговорил другой человек, когда они были рядом с комнатой, в которой я скрылся, — на нем слишком много завязано, как вы собираетесь…

Договорить ему не удалось, оба, швед и его спутник, одновременно увидели меня.

— Ты кто такой?! — с места в карьер, набросился Улаф, направляя в лицо луч керосинового фонаря с отражателем. — Как ты сюда попал?!

— Шел мимо, решил навестить, — ответил я, целясь ему в лоб из пистолета.

— Понятно, — буркнул магистр, ничуть не испугавшись наведенного оружия. — Пришел требовать удовлетворения!

— Дуэль с такой мерзостью, как ты? Чего ради, пристрелю как собаку, и все дела!

— Кишка тонка, — деланно засмеялся он, скаля белые зубы, — ты же из благородных и стрелять в безоружного не посмеешь!

К сожалению, он был совершенно прав, стрелять в него, да еще и в упор, мне было слабо.

— Ладно, значит будем стреляться, — согласился я. — Первый выстрел за мной.

— Чтобы стреляться, много ума не надо, — с прежней наглостью сказал он. — А на шпагах небось испугаешься?

Он демонстративно опустил руку на эфес дорогой казачьей шашки.

— У меня нет шпаги, — ответил я, не опуская пистолета. От этого гада можно было ожидать любую подлость.

— Улаф, это еще кто такой? — спросил магистра седой джентльмен с длинным лицом и тонкими высокомерными губами, брюзгливо рассматривая меня.

— Мой старый приятель, о-очень благородный человек, — осклабился тот. Потом с усмешкой спросил:

— А это что?

— Это сабля, а не шпага — разные вещи, — ответил я, поправляя левой рукой перевязь.

Магистр опустил взгляд на гарду, после чего внезапно отступил на шаг назад и церемонно мне поклонился:

— Простите, генерал, я не знал!

— Генерал? — повторил за ним длиннолицый, потом зловеще усмехнулся. — Молодой человек, откуда у вас эта сабля?

— Добыл в бою, — кратко ответил я, само собой, не вдаваясь в подробности.

— Магистр, вот тебе шанс вернуть нашу реликвию и заслужить прощение, — проговорил длиннолицый. — Вы, надеюсь, не откажетесь скрестить свой клинок с Улафом? — спросил он меня.

— Сказать, что почту за честь, было бы явным преувеличением, — витиевато ответил я, — впрочем, скрещу, но с одним условием, если побеждаю я, вы мне рассказываете, что это за сабля.

— Пожалуй, — кивнул он, — только поединок должен быть честным.

— Об этом вы лучше напомните своему приятелю, я надеюсь, что он не забудет снять спрятанные под одеждой доспехи!

— Об этом нет нужды говорить, вы будете драться в рубахах.

— Тогда приступим, — сказал я, — извольте пройти в зал.

Магистр, не говоря ни слова, круто повернулся на каблуках и пошел назад по коридору, за ним двинулся длиннолицый. Я, не опуская пистолета, оказался в роли конвоира. В зале уже горело несколько керосиновых лам, так что было довольно светло. Давешняя девушка прибирала со стола. Как только мы вошли, она спешно убежала. Отойдя по разные концы стола, мы сняли с себя верхнее платье и сюртуки, после чего сошлись посередине зала.

— Пожалуй, приступим, — зловеще произнес магистр, выхватывая из ножен клинок.

Я переложил пистолет из правой руки в левую и последовал его примеру.

Больше мы не говорили. Улаф тотчас, без подготовки, бросился в атаку.

Я ее легко отбил. Он повторил выпад и наскочил грудью на острие моего клинка.

Фехтовальщик, надо сказать, он был никакой, и мог рассчитывать только на свою дерзость.

Мне же не было никакой нужды играть с ним в кошки-мышки.

Еще не понимая, что произошло, магистр резко повернулся и приготовился к новой атаке, потом зевнул во весь рот, показывая темные в искусственном освещении десны, и обезоруживающе, смущенно улыбнулся.

— Кажется, не получилось, — виновато сказал он товарищу и начал оседать на пол.

— Теперь ваша очередь выполнить обещание, — сказал я, поворачиваясь в длиннолицему.

— Это все пустое, — ответил он, — глупая сентиментальность.

В руке у него оказался короткий, крупнокалиберный пистолет с взведенным курком, он начал его поднимать, собираясь выстрелить в меня.

— Почему же сентиментальность? — ответил я, первым нажимая на спусковой крючок.

Грохнул звонкий в закрытом помещении выстрел.

— В любом деле нужна сноровка, а в человеческих отношениях — порядочность, — добавил я, вкладывая саблю в ножны.

— Знакомство было приятным, жаль, что недолгим!..

До Троицка мы тащились почти неделю. Бедные битюги вылезали из хомутов, вытягивая тяжелую карету из непролазной дорожной грязи. Не переставая, шел холодный, осенний дождь, так что нам с Ефимом досталось немногим меньше, чем лошадям. Мне пришлось уступить свое законное место в карете выздоравливающему Посникову и мокнуть вместе с кучером на облучке. Четвертым пассажиром была Софья Раскатова, которую пришлось взять на попечение Екатерине Дмитриевне.

Единственными приятными часами в дороге для меня были ночевки на почтовых станциях и постоялых дворах. Ни клопы, ни тараканы больше не смущали, я научился ценить простое тепло жилища. В Троицке нас, что называется, не ждали. Однако, когда по городу прошел слух о нашем возвращении, первым, кто нанес визит вернувшейся из вояжа вдове, был уездный исправник.