Сергей Шхиян - Время Бесов

Однако, в данный момент от меня все ждали объяснений, и я принялся сочинять не очень правдоподобную историю:

— Я несколько лет изучал старинные архивы и довольно хорошо знаю историю вашей семьи, — сказал я хозяину, — Начиная от вашего предка Фрола Котомкина до вашей прабабки. А вот то, что она вышла замуж за купца Постникова, я не знал. Ваш дед их сын?

— Да, кажется, — ответил заинтригованный учитель, — Только наш род не купеческий, а дворянский, даже княжеский. Я точно знаю, что я прямой потомок Рюрика!

— Кого? — переспросил я, — Рюрика? Варяжского князя?!

— Да, мы люди не простого звания. А, что разве не так?

— Вам правда интересно узнать, кто ваши предки?

— Конечно, — без большого подъема, сказал он. — Все должны знать свои корни,

— Вы поговорите, а мы пока посмотрим сериал, — занервничала хозяйка. — Даша, вы смотрите сериалы? — обратилась она к Ордынцевой.

— Что смотрю? — переспросила та.

— Даша жила в Сибири, у них там не было электричества, — поспешил вмешаться я.

— Тогда я вам сначала расскажу, — пообещала Зинаида Николаевна, — пойдемте в ту комнату, не будем мешать мужчинам.

Даша растерянно посмотрела на меня, не понимая, что ей предстоит. Я сделал предостерегающий жест и приложил палец к губам. Она пожала плечами и вышла вслед за хозяйкой.

Оставшись с учителем, я вкратце рассказал ему историю их рода. То, что Фрол Котомкин оказался простым крепостным-оброчником, Эдуарду Львовичу очень не понравилось. Узнай он об этом при коммунистах, был бы лишний повод козырнуть дремучестью и простонародностью происхождения, но теперь, когда в моду стали входить феодальные титулы, гордиться предками крепостными крестьянами стало как-то не с руки.

Я же, достаточно насмотревшись на титулованных особ, потерял к этой категории сограждан всякое почтение и интерес.

Оказалось, что нашему хозяину, напротив, очень хочется отыскать среди своих пращуров какого-нибудь шотландского или, на худой конец, остзейского барона.

В этом я ему помочь не мог, и скоро я понял, что, вообще, зря затеял этот разговор. Оказалось, что он совсем не интересуется реальным прошлым. За час, что мы общались наедине, Эдуард Львович достал меня разговорами на злободневную для нищего пенсионера тему аристократичности своего рода.

Удивительно, как странно устроен русский человек. Так же, как и на моей встрече с элитой Троицка в 1856 году в доме его прабабки Екатерины Дмитриевны, почтенный житель Опухтина не проявил интереса к жизни своих предков. Его больше занимали собственные, совершенно несуразные амбиции. Только когда я рассердился и сказал с нескрываемой иронией, что портного Фрола Котомкина на самом деле звали Франческо Котомкини, и был он, ни много, ни мало, сыном венецианского дожа, поселившимся в России по приглашению Александра I, хозяин просиял от восторга:

— Я всегда чувствовал, что принадлежу к подлинной аристократии! А дож, это кто будет по-нашему?

— Великий князь, — совершенно серьезно ответил я. — Даже немного главнее.

Позже я случайно узнал, Эдуард Львович сочинил целую легенду о том, как с падением Венецианской республики в 1797 после захвата ее Австрией любимый сын последнего Венецианского дожа эмигрировал в Россию… ну, и прочие утешительные глупости. Меня же больше, чем родовое величие потомка портного, интересовала судьба его прабабки. Однако тут краевед-историк ничем помочь мне не мог, кроме имени и фамилии Екатерины Дмитриевны, он ничего о ней не знал. Единственно, что мне удалось выяснить, это примерное время рождения его деда. Тут уже утешился я, мы с хозяином никак не могли быть родственниками.

Покончив с предками, историк взялся за политику. Спустя десять минут я понял, почему его жена нас так спешно покинула. Эдуард Львович имел если и не оригинальные, то очень популярные взгляды на отечественное прошлое и настоящее. От принципиального пенсионера досталось всем: и «дерьмократам», и президентам, и местным властям. Его можно было понять, проработав всю жизнь он вправе был рассчитывать на бедную социалистическую старость, а не на нищую капиталистическую. И не его вина, что он всю свою трудовую деятельность сеял не очень разумное, доброе и вечное.

Когда наш разговор перешел от современных политических воров и негодяев к великим основоположникам, я совсем припух. Гимнов Ленину и Сталину от глупых старперов я наслышался предостаточно.

— Если бы Ленин подольше прожил! — сетовал Эдуард Львович. — А какие люди тогда были! Да тот же Илья Ильич Опухтин! Кристальный коммунист, верный ленинец. Они не пожалели своей жизни ради счастья простого народа!

— Эдюша, ты совсем замучил гостя своей политикой, — прервала разглагольствования мужа вернувшаяся после окончания телевизионного сериала хозяйка. — Люди устали, хотят спать, а ты все про свою политику. Посмотри, какая Дашенька бледная!

Старик смутился и послушно замолчал.

— Алексею Григорьевичу интересно послушать о нашем прошлом, Зинуля. Молодые люди такие наивные и так мало знают об истории своей страны.

В этом я был полностью согласен со стариком, но разговор на новую волнующую его тему не поддержал. Тем более, что на Ордынцеву, действительно, жалко было смотреть. Она выглядела, как рыба, вытащенная из воды. Пока хозяйка стелила нам постель, она потеряно сидела за столом, односложно отвечая на ее заботливые вопросы.

Когда мы, наконец, остались вдвоем, Даша набросилась на меня с упреками:

— Ты, почему не предупредил меня, что у вас теперь в домах есть синема! Я чуть не закричала, когда хозяйка включила этот, как его, телевизор!

— В нашем времени есть многое, что тебя удивит, к тому же у меня на рассказы не было времени.

— Это же просто чудо! — не слушая меня, воскликнула она. — Обязательно расскажи, как этот телевизор работает!

— Завтра же с утра и начну, — пообещал я, — а сейчас давай ложиться спать.

Спал я, несмотря на усталость, плохо. Потому и проспал дольше обычного, а когда встал, хозяина дома уже не было, он ушел продавать мой гульден. Даша уже сидела в их спальне и смотрела телевизор. Она была так этим увлечена, что едва кивнула мне головой. Мы сели со старушкой завтракать, и Зинаида Николаевна завела неспешный разговор о своем житье. Рассказывала она не интересно — перескакивала с темы на тему и путано говорила о своих знакомых и местных делах. К моему счастью, нас прервал вернувшийся Эдуард Львович. Выглядел он очень довольным.

— Ну что, продал? — первым делом спросила его жена.

— Ты, знаешь, — ответил старик, глядя почему-то не на нее, а на меня, — продал, но с большим трудом. Ни у кого нет денег. Еле-еле удалось уговорить Егорова.