Сергей Шхиян - Противостояние

Наконец, нам удалось найти не совсем испорченную временем каракулевую шапку-пирожок и что-то похожее на гоголевскую шинель.

— В конце концов, главное — добраться до Москвы, а там купите себе что-нибудь в комиссионке, — успокаивал меня Гутмахер.

— Лучше ищите бумаги, я помню, что видел здесь какие-то старые документы.

— Тогда вспомни хотя бы, где они были? — сердилась Ольга. — Я уже здесь вся провоняла сыростью.

— Они были в кожаном ридикюле.

— А что это такое, чемодан, что ли?

— Дамская сумочка, — резко ответил за Гутмахера я, мне начала надоедать сварливая красавица.

— Так бы сразу и сказали. До чего же вы, мужики, бестолковые, — парировала Ольга. — Вон какая-то сумочка лежит на верхней полке.

Потертый, когда-то, вероятно, дорогой и элегантный, пузатенький ридикюль действительно лежал на самом видном месте.

— Какая же ты, Олюшка, умница! — восхитился Гутмахер. — Это надо же, все видит и знает!

Ольга удовлетворенно хмыкнула и справедливое замечание оспаривать не стала. Аарон Моисеевич бережно взял в руки семейную реликвию, и мы вернулись в лабораторию. Архив, хранящийся в сумочке, был интересен, но, к сожалению, не представлял для меня никакой ценности — это были в основном отчетные финансовые документы о выплате налогов и прочих государственных поборов советского периода. Из интересующего нас времени сохранилась только две банковские закладные на землю и постройку. Никаких документов, удостоверяющих личность предков Гутмахера, в нем не оказалось.

— Документы были. Я отчетливо помню, — сказал Аарон Моисеевич, когда мы кончили перебирать старые бумаги.

— Я в подвал больше не полезу, — категорично заявила Ольга.

— Можно, я сам покопаюсь в ваших вещах? — спросил я хозяина.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Гутмахер. Я опять влез в подполье и начал методично перебирать вековые захоронки прошедшей эпохи. Ольга зря наезжала на родственников Гутмахера, порядок, по которому были складированы вещи, подчинялся определенной системе, и когда я в ней разобрался, то без труда разыскал муаровые папки с бумагами. В основном это были рукописи на пожелтевшей от времени бумаги с выцветшими чернилами и машинописными текстами. Однако, в одной из папок оказались документы, видимо, спрятанные туда после того, как их после революции отменили и поменяли на серпасто-молоткастые пролетарские ксивы.

Я победителем вернулся в лабораторию и представил товарищам документальную историю семьи владельцев дачи. А взамен услышал пространные комментарии к этим семейным хроникам. Семейство у Аарона Моисеевича было весьма необычное, и входили в него не только представители русского иудейства, но еще восемь, как я подсчитал, других национальностей. Короче говоря, каждое поколение отображалось представителями разных, в том числе и экзотических, народов. Такое смешение кровей и рас, скорее всего, и набило голову кудлатого, носатого потомка столь неординарным количеством извилин.

— Так вы, собственно, какой национальности? — спросил я, окончательно запутавшись в его предках и степенях родства.

— Так просто я, пожалуй, не смогу вам ответить, все зависит от традиций определять национальную принадлежность, — ответил Гутмахер. — Пожалуй, наиболее близко будет понятие «евразиец», и то потому, что у меня нет ни одного пращура с других континентов.

Все наши разговоры на вольные темы начались после того, как я подобрал-таки себе подходящий паспорт. Выписан он был в 1884 году на имя лютеранина Василия Тимофеевича Харлсона. Документ был еще без фотографии, вместо которой следовало описание примет давно усопшего лютеранина. К сожалению, у нас с Харслоном совпадали только возраст, пол и отсутствие особых примет. Впрочем, условно можно было смириться с описанными чертами лица и цветом глаз. А вот что касается масти и роста, то тут не было ничего общего. Прадедушка Гутмахера был низкорослым блондином, в то время как я — высокий, четко выраженный шатен.

— Оль, в твоем имуществе случайно нет краски для волос? — спросил я. — Или хотя бы перекиси водорода обесцветить волосы? Придется сделаться белокурой бестией.

— Зачем вам краска, — вмешался Гутмахер, — давайте сделаем новый паспорт на компьютере.

— Это каким же образом?

— Отсканируем этот паспорт, а потом в копию впишем ваш цвет волос и изменим рост. Он у вас по старой системе мер два аршина одиннадцать вершков, а у моего прадеда два аршина четыре вершка, что на тридцать сантиметров меньше.

Мысль была хорошая, тем более что паспорт Харлсона за столько лет хранения в сыром подвале между старых бумагах приобрел весьма подозрительный, заплесневелый вид и готов был рассыпаться от ветхости.

— Но для этого нужен хороший струйный принтер. Где мы его возьмем? — усомнился я.

— Да, это затруднительно, но решаемо, мне придется ненадолго вернуться в большой дом.

— Но вас же сразу застукают, — заметил я.

— Не думаю. Будем уповать на то, что милиционерам не так-то просто будет заметить мое присутствие, — скромно сказал Гутмахер. — У меня на такой случай есть иммунитет.

Я только молча кивнул. Приставать с расспросами к Гутмахеру было совершенно бесполезно. То, что он не тот, за кого себя выдает, сомнений у меня больше не было. Слишком разнообразны оказались его таланты для заурядного доктора физико-математических наук. Этакий современный Леонардо да Винчи.

Тот великий флорентинец также вызывает у меня большие сомнения в своем обычном земном происхождении. Мне сложно судить о возможностях гениальных людей, для этого нужно быть одним из них, но, как мне видится, в ряду себе подобных Леонардо просто не знает равных. Он и великий художник, и великий поэт, и скульптор, и ученый, и архитектор, и инженер. Причем не только на уровне своего XV века. Что он только не предвидел в науке и технике: будущие металлургические печи и прокатные станы, ткацкие станки, печатные, деревообрабатывающие машины, подводные лодки и танки, конструкции летальных аппаратов и парашюты.

Создавать бездоказательные гипотезы — дело неблагодарное, потому я и не стану строить предположения, как он возник во Флоренции, прилетел из космоса или переселился туда на постоянное место жительства из будущего.

Но теперь, когда я оказался рядом с таким необычным человеком, как Гутмахер, стоило попытаться разобраться в происхождении его необыкновенных способностей.

Поэтому, я решил попытаться незаметно проследить за ним, подглядеть, каким образом он превращается в человека-невидимку, чтобы в очередной раз не наткнуться на туманное обещание как-нибудь на досуге попытаться мне, неучу, объяснить механику своего непонятного действия. Кстати сказать, до вразумительных объяснений дело у нас с ним пока еще ни разу не дошло.