Сергей Шхиян - Самозванец

Неспокойно было царствование шведского короля Иоанна III, правившего в 1568–1592 годах. Уже при нем против новой религии начало поднимать голову католичество. Сын и наследник Иоанна, Сигизмунд, избранный еще при жизни отца в 1587 году королем польским, был ярым католиком, и все симпатии шведов скоро перешли на сторону его соперника, младшего сына Густава, которому и суждено было вновь собрать государство и упрочить королевскую власть. В 1599 году он сверг Сигизмунда и сделался сначала регентом, а затем и королем шведов, под именем Карла IX. В нем Швеция опять обрела перворазрядного правителя, напоминавшего лучших королей из рода Стуре и, подобно им, друга простого народа. Еще в качестве регента Карл IX способствовал окончательной победе Реформации. В царствование сына Карла IX, Густава II Адольфа, явившегося новатором во многих областях, был положен конец дроблению государства между наследниками короля и ослаблявшим Швецию междоусобицам.

Титул короля Карла IX, сначала называвшийся «правящим наследным принцем государства», нынешний шведский король принял только в прошлом 1604 году; тогда же сын его Густав-Адольф был объявлен наследником престола. Карлу пришлось вести три войны — с Польшей, Россией и Данией. Первая война имеет важное значение в истории борьбы католической реакции с Реформацией. На стороне Сигизмунда был Папа, император и Испания; Карл был в дружеских отношениях с Англией, Францией и протестантскими государями Германии. В нынешнем, 1605 году Карл снова принял личное участие в войне, однако при Кирхголме он потерпел поражение от великого гетмана литовского Ходкевича и едва спасся от плена.

Так что шведов понять было можно, другое дело, что мое личное позитивное отношение к этому спокойному и, главное, нейтральному северному народу никак не совпадало с отношением к шведам моих теперешних современников. Нынешние потомки викингов занимали вполне активную позицию в европейской внешней политике и вполне могли подсуетиться и прихватить северо-западные территории Московского государства.

— Все поляки и литовцы — очень плохие люди, — проникновенно говорил между тем Свен.

Я утвердительно кивал. Спорить на идиотскую тему, какой народ лучше, а какой хуже, я перестал уже давно. Сам предмет спора точно и однозначно указывает на умственный уровень участников «дискуссии», и на то, что у него не может быть решения.

— На земле есть немного народов, которые достойны всяческого уважения, — продолжил собеседник.

— Согласен, в первую очередь, это мы, русские, — внес и я свою лепту в националистическую оценку человечества.

Свен удивленно посмотрел на меня, язвительно усмехнулся, но головой кивнул. Правда, небрежно.

— Да, конечно, и русские тоже.

— Выпьем? — предложил я, чтобы вывести разговор на более конструктивную тему.

После нашего первого рывка, обманутый иностранец выпил значительно больше меня, и глаза у него несколько остекленели.

— Вы, русские, — начал он, но тут же поправился, — мы, русские, очень любим пить, потому что у нас холодно!

— Правильно, — поддержал я, — мы без хмельного просто замерзнем. Я хочу пожелать вам удачи и крепкого здоровья!

Мой скромный тост Свену понравился, и он поднял свой кубок. Опять повторилась недавняя сцена, он пил, а я делал вид, что глотаю.

Закусив, мы опять уставились друг на друга. Кроме нас двоих за столом дееспособных бражников уже не осталось, все участники пьянки мирно спали, по возможности удобно устроившись на широком столе или непосредственно под ним. Даже относительно трезвый стольник дремал, прислонившись к стене. Боярин, постепенно все ниже спускаясь в своем тронном кресле, уже не просто спал, а заливисто храпел. Мой Свен после второго кубка смотрел на меня, как придонная рыба на незнамо как попавшую на глубину наяду. Потом он сосредоточился, собрался с силами и, пристально глядя мне в глаза, спросил:

— Ты мне поможешь выдать нашу Наташу за вашего царя?

— О чем ты говоришь! — с энтузиазмом воскликнул я. — Считай, что они уже поженились. И да здравствует вечная дружба между нашими братскими народами, ура!

— Ура! — откликнулся Свен и аккуратно опустил свое тонкое, интеллигентное лицо в серебряное блюдо с остатками жареного поросенка.

В разгуляй-избе делать мне было больше нечего. Я поужинал холодными остатками боярского пиршества и отправился восвояси. Коварный Свен на поверку оказался приятным человеком, по-европейски недалеким и наивным. Никакого тайного заговора за его спиной не просматривалось. Если же он и существовал, то только в его мечтах: нашел залетный швед бывшего пьяницу-боярина, присовокупил к нему сомнительного придворного и решил по своему разумению навести порядок у опасных соседей.

Я вышел на обширный двор. Луна уже не светила, небо закрыли плотные облака, так что к себе в терем я добирался почти на ощупь.

Кругом было тихо, только где-то в районе главных ворот лениво брехала собака. Я вскарабкался по шаткой лестнице в нашу светелку и, наконец, смог лечь и вытянуться на своих полатях. Ваня спал, по-детски вскрикивая и что-то неразборчиво бормоча. Вероятно, все никак не мог разобраться со свалившимися на голову взрослыми чувствами.

За столом, соревнуясь со шведом в пьянстве, как ни хитрил, выпил я все-таки достаточно, чтобы в голове теперь шумело, и путались мысли. Я лежал и думал о Наташе, сочувствовал ей, но не знал, чем и как помочь. Ее рассказ о том, что ее силой принудили вернуться домой и заодно заманить сюда меня, задел за живое. Теперь все странности ее поведения, так раздражавшие меня последние дни, казались неважными. Пришла даже мысль, что она, таким странным образом, пыталась предупредить меня, чтобы я не слишком увлекался нашими отношениями.

— Не нужно, не мучьте меня! — неожиданно отчетливо сказал Ваня.

Я даже поднял голову проверить, спит ли он. Парнишка лежал на спине и от кого-то отмахивался рукой. Нам с ним завтра предстояло отбиться от хлебосольного Требухина и вернуться в Москву. День обещал быть трудным, поэтому я закрыл глаза, расслабился и попытался задремать. Как всегда, когда пытаешься заставить себя заснуть, сон не шел. Мешали комары и звуки ночного дома. Где-то что-то подозрительно скрипело, внизу на первом этаже были слышны чьи-то осторожные шаги. Потом на скотном дворе разорались петухи. Забранное маленькими разноцветными стеклами окно начало светлеть.

Затем Ваня опять начал метаться на своей лавке и окончательно разогнал у меня сон. Я хотел уже встать и выйти наружу, в предутреннюю прохладу, как вдруг откуда-то издалека раздался истошный крик. Дом, казалось, замер, ожидая продолжения необычного звука, и крик действительно повторился, такой же пронзительный и отчаянный. Я подскочил, спешно натянул сапоги, схватил саблю и скатился вниз по лестнице. Внизу уже метались полуголые люди. Никто ничего не понимал, и все спрашивали друг друга, что случилось и кто кричал.