Сергей Шхиян - Боги не дремлют

— Не ругайся, старик, — утешил его все тот же человек, — зажги новую.

Уверенному в себе мягкому баритону хозяин перечить не решился, и опять повторилась та же процедура с печью, углями и свечой. Все ждали на своих метах, когда, наконец, появится свет. Я с интересом оглядел противников, Было их шестеро против нас двоих. Правда, последний шестой, или первый, что было бы правильнее, по сути, стоял в стороне и в драке не участвовал.

— Действительно, французские уланы, — с насмешкой, констатировал он, — а ругаются и дерутся, вполне по-русски. — И кем вы будете, господа уланы?

— Федор Васильевич! — вдруг, воскликнул юный корнет. — Вы меня не узнаете?

Тот внимательно осмотрел молодого офицера, и развел руками:

— Простите, сударь, не могу припомнить, мы с вами раньше встречались?

То, что «француз» узнал их начальника, успокоило драчунов больше чем наша русская речь. Они заметно расслабились и теперь смотрели на нас не столько насторожено, сколько с любопытством. Матильде, то, что Федор Васильевич ее не узнал, чрезвычайно понравилось. Она встала в нарочито залихватскую позу и подперла рукой бедро, спросила весело, даже с внутренним восторгом:

— И так не узнаете?

Федор Васильевич, смешливо развел руками. Я уже догадался, кто это и вполне его понимал. Откуда московскому генерал-губернатору было помнить всех молодых людей, которые знают его в лицо.

— Не узнаю, — нарочито виноватым голосом ответил он, — простите, сударь, старика, слаб зрением. Может быть, вы представитесь, тогда…

— Мне бы все-таки хотелось, что бы вы меня вспомнили, — ничуть не смущаясь, настаивала Матильда. — Может быть, теперь вспомните?

Она сняла уланку, шапку с четырехугольным верхом, украшенную металлической налобной бляхой и, встряхнув головой, разметала по плечам роскошный темный волосы.

— Баба! — почти с ужасом, прошептал кто-то из присутствующих.

Федор Васильевич смутился, сделал шаг вперед и застыл, всматриваясь в корнета с женской прической. Матильде так понравилось его искреннее удивление, что она звонко расхохоталась.

— Матильда Афанасьевна? — неуверенно, произнес он. — Неужели это вы?

Однако француженка так хохотала, что не смогла ответить. Ростопчин, какое-то время крепился, потом и сам рассыпался дробным смехом. Его тотчас подхватили оруженосцы. Не смеялись только мы со стариком-хозяином. Он был то ли в трауре по погибшей свече, то ли осуждал простоволосую бабу, я же не видел особого повода для веселья.

— Не узнал! Не узнал! — наконец смогла пересилить взрыв веселья Матильда.

— Голубушка, вот воистину явление, — заговорил Ростопчин, — как, неужели это вы? Какими судьбами? Бежите от французов?

— Вот еще! — задорно ответил корнет. — Ни от кого мы не бежим, просто ищем спокойное место переночевать. Хотели заехать к вам в Вороново, да вот Алексей Григорьевич отговорил, сказал, что там Наполеон!

— Ничего там теперь нет, — грустно сказал Ростопчин, — я сам сжег имение, чтобы ничего не досталось неприятелю. Вы ошиблись, молодой человек, — обратился он ко мне, — Наполеону там теперь нечего делать.

Теперь все посмотрели на меня. Мне пришлось поклониться, после чего интерес ко мне оказался исчерпан, и все внимание опять досталось Матильде. Ростопчин казался крайне заинтригованным ее внезапным появлением и начал расспросы. Когда рассказ дошел до смерти Пузырева, он перекрестился, выразил соболезнование и сказал о нем несколько теплых слов. Потом разговор перешел на военные действия. Оказалось, что после оставления Москвы Федор Васильевич большую часть времени провел в Красной Пахре, только позавчера с появлением регулярной французской армии, вынужден был оттуда уехать.

Мне Ростопчин как человек был любопытен, однако в тот момент больше хотелось просто лечь и нормально выспаться.

— Извините, мы помешали вам отдыхать, — сказал я, чувствуя, что разговоры никогда не кончатся. — Завтра всем предстоит тяжелый день.

Намек был достаточно прозрачный, Ростопчин недовольно на меня взглянул и разрешил своим охранникам ложиться.

Они тут же разошлись по своим спальным местам. О часовом никто даже не вспомнил. Такое легкомыслие меня удивило. До французов рукой подать, сюда в любой момент мог заскочить вражеский кавалерийский разъезд, а генерал-губернатор, ведет себя так, будто приехал в гости к соседу помещику. Меня так и подмывало ему напомнить, что все-таки идет война и нужно быть осторожнее.

Ему же, судя по всем, было не до того. Он уже нежно взял Матильду за руку и подвел к лавке возле окна. Мне это совсем не понравилось. После того, что у нас с ней сегодня было, казалось, что у меня уже есть на нее какие-то права, однако протестовать и прерывать их разговор с генералом я не решился. Впрочем, говорили они о сущих пустяках, своих прошлых встречах, общих знакомых. Ростопчин явно не воспринимал молодую женщину, как равного себе собеседника и потчевал легкой болтовней и пошловатыми, на мой вкус, комплиментами.

Оставив их наслаждаться светским общением, я пошел со стариком устраивать на ночевку лошадей. Хозяйство у ворчливого деда, судя по обширным дворовым строениям, было не бедное. Мы отвели жеребцов в конюшню, где кроме хозяйских содержались лошади гостей. Старик мне помог обтереть, расседлать и задать корма уланским скакунам. На все это ушло около получаса.

Предположить, что за это время между Матильдой и Ростопчиным что-то произойдет, мог бы только очень влюбленный человек, подозревающий всех мужчин мира в стремлении отобрать у него бесценное сокровище. Я, само собой, таковым безумцем не был, и только ради ревнивого надзора за легкомысленной красоткой, вернуться в избу не спешил.

Пока занимались в конюшне, мы с хозяином успели поговорить обо всех текущих новостях, супостатах, свалившихся невесть откуда на наши головы, жадных до чужого добра казаках, наводнивших здешние леса, людской правде и кривде. Вообще-то, говорил старик, а я вежливо слушал. Наконец, мы завершили все необходимые дела, и пошли в избу. Дед нес наши уланские пики, я мушкетоны.

Снова пошел дождь. Хозяин начал ругать анафемскую погоду, но тут совсем недалеко отчетливо звякнул металл о металл, и он проглотил последние слова. Мы застыли на месте. Во время войны железом зря не бряцают!

— Опять нелегкая кого-то несет на мою голову, — прошептал он, слегка прижимаясь ко мне плечом.

Мы остановились, немного не доходя до избы, и обратились в слух. Однако, кроме шума дождя ничего слышно не было.

— Может, померещилось? — тихо спросил хозяин, — Пошли в избу!

— Подождем, — прошептал я, на всякий случай, снимая с плеча мушкетон.

Для тех, кто забыл особенности стрелкового оружия начала девятнадцатого века, напомню: мушкетон, это особый род короткоствольных ружей кавалерии, у которых дуло шире ствола, отчего заряд из нескольких пуль, при выстреле, расходится в разные стороны. Именно мушкетонами был вооружен «наш» второй уланский полк, в отличие от первого, им были положены карабины.