Александр Гребенников - Пришествие. Книга 3 из цикла «Пояс жизни»

– Ну что ты, Цилия! Ты же прекрасно знаешь, что ни с кем из нас ничего подобного произойти просто не могло и не может, что в случае малейшей опасности для жизни наблюдателя будут применены самые крайние меры.

– И ты веришь в это? Я своими глазами видела, как это происходит. Они врываются в дома среди ночи и действуют молниеносно, так, что никто не успевает даже отреагировать. И всему виной золото. Алчность императора не знает границ. Я много раз предупреждала профессора, чтобы он не выставлял напоказ свое богатство. Пока Август к нему благосклонен, но, боюсь, наступит день, когда ему покажется мало того, что он получает от Квинта, и захочет забрать себе все.

– Успокойся, с нами этот фокус не пройдет. Весь дом окружен датчиками и камерами наружного наблюдения. Нас им врасплох застать не удастся, а любой, кто сунется сюда, получит по заслугам. И хватит об этом! Я вернулся, и мы снова будем вместе. Клянусь, что больше никогда не покину тебя.

– Пока тебе не поручат какое-нибудь новое задание!

– Нет, на этот раз нет, Цилия. Если мне удастся убедить профессора, то ты займешь подобающее тебе место в затеваемом мною проекте, и мы всегда будем рядом. Ну, дай же мне, наконец, обнять тебя.

Девушка, более не сопротивляясь, позволила юноше заключить себя в объятия. Их губы встретились и сомкнулись в страстном поцелуе.

Глава 3

Солнце клонилось к закату, и в таблинуме стала сгущаться темнота. Аврелий, более не в силах напрягать глаза, отложил свиток с хрониками Платона, встал с ложа, размяв затекшие руки и ноги, и, так и не дождавшись возвращения Квинта, пошел на поиски Мерцила. Он нашел управляющего, занятого разжиганием светильников в атриуме.

– Забавно видеть, как ученый-наблюдатель высшей категории разжигает масляные светильники, – с иронической усмешкой произнес юноша.

– Да, ты прав, Аврелий, – ответил управляющий, отрываясь от своего занятия, – мне и самому порою кажется, что вся моя прошлая жизнь, там дома, на Гее, была будто не со мной. За долгие годы, проведенные на Земле, я уже буквально вжился в свою роль управляющего у знатного патриция. Иногда я ловлю себя на мысли, что подсознательно называю профессора не иначе, как хозяин. Только по ночам, во сне я вижу Гею с ее упорядоченной, комфортной, лишенной всех этих ужасов, жизнью.

– Ты мог бы попросить замену, или хотя бы отпуск.

– Мог бы, конечно, но ты же понимаешь, что новому человеку очень долго придется осваиваться в этом жестоком мире, да и не могу я вот так, просто, бросить профессора. Он тут без меня пропадет.

– Кстати, что-то уж больно долго его нет. Думал дождаться его возвращения за свитком Платона, но в таблинуме стало совсем темно, и пришлось бросить это занятие.

– Честно говоря, я уже и сам начинаю беспокоиться. Скоро совсем стемнеет, а путь от Капитолия¹¹ не близкий, да и чего греха таить, вовсе не безопасный. Ночью на римские улицы выползает всякий сброд, очень охочий до чужих кошельков. Правда у профессора есть все необходимые средства защиты, но от неожиданностей никто не застрахован, даже он.

– Про уличных бандитов я как-то не думал, а вот про Августа… Особенно после того, что мне рассказала Цилия о его методах борьбы с неугодными вельможами.

– Август! Нет, это совершенно исключено. Во-первых, он очень благосклонен к Квинту, во-вторых, он более, чем когда, в свете затеянных им преобразований, сейчас нуждается в деньгах, а в третьих, сейчас, после очередного фарса с выборами первого консула, на должность которого он сам себя назначил, мысли его, скорее всего, о том, как бы попышнее обставить празднество в свою честь по этому поводу. А вот уличный сброд – это реальная угроза.

– Тогда, может мне пойти ему на встречу.

– У меня тогда появится повод беспокоиться за вас двоих.

– Я возьму охрану.

– Охрану! Какую? Даже закаленные в боях центурионы, сторонятся ночных бродяг и, несмотря на все указы Цезаря, не в состоянии обеспечить порядок и безопасность в городе.

– Я могу взять своих нубийцев. Поверь мне, они владеют мечом не хуже римских ветеранов-легионеров. И, главное, им можно доверять. Мне пришлось неоднократно в этом убедиться в Иудее.

– Никому, никуда не нужно идти! – раздался голос хозяина дома из протирума¹². Благодарю Вас друзья за заботу, но я уже дома.

– Профессор, ну наконец-то! – в один голос воскликнули Мерцил и Аврелий.

– Что так долго, хозяин? – Спросил управляющий, слегка склоняясь перед патрицием.

– Этот выскочка Октавиан никак не может смириться с тем, что все хорошо помнят о его плебейском происхождении. Вот и решил обставить свое очередное восшествие в должность первого консула не только пышными празднествами с щедрой раздачей денег беднякам, но и невиданными гладиаторскими боями. А это все, как известно, требует денег и еще раз денег. Надо признаться, сегодня он был «сама любезность», и мне ничего не оставалось делать, как пообещать ему пятьсот талантов¹³. Что поделаешь, золото правит этим миром. А сам-то, скряга, не сподобился даже предложить поужинать, лишь потчевал ужасным вином, хуже которого не подают даже в самых грязных тавернах Эсквилина¹⁴ и Субуры¹⁵. Так что я ужасно голоден. Будь добр, Мерцил, вели подавать ужин в зимний триклиний. Время позднее, и мне думается, что никто из нежданных гостей к нам уже не пожалует. Поэтому пригласи всех наших собраться там.

– А как же гость Аврелия, хозяин?

– Ах да! Совсем забыл! Ну, вели отнести ему ужин в его покои, и попроси проследить, чтобы он нас не побеспокоил.

– Как пожелаете, хозяин. – Ответил управляющий и оправился выполнять поручение хозяина дома.

Глава 4

Если бы вдруг какой-нибудь римский зевака случайно заглянул бы этим вечером в зимний триклиний виллы Квинта Сципилиона Аркуса, то, наверняка, его рассудок пошатнулся бы от увиденного там. Его взору предстало бы зрелище совершенно невероятное и фантастичное. Этот обыватель увидел бы, как это внутреннее помещение дома, погруженное в ночной мрак, вдруг непонятным образом осветилось ярким, но не слепящим светом, лившимся прямо с потолка, и освещавшего большую комнату так, как будто на дворе был солнечный день. При этом ни из одного из многочисленных светильников, расположенных вдоль стен не исходило даже намека на зажженный в них огонь. А если бы он задержался здесь чуть дольше, то увидел бы, как огромный мраморный стол в кованной бронзовой оправе, непонятным образом поднялся над полом, и ложа, расположенные вокруг него, на которых обычно возлежали во время трапез хозяева и гости этого дома, странным образом трансформировались в удобные мягкие диваны, наподобие тех, которыми пользовались персидские вельможи. Затем этот зевака увидел бы, как, словно по мановению волшебной силы, раздвинулись тяжелые портьеры из персидской парчи, закрывающие одну из стен триклиния, облицованную многочисленными прямоугольными, матово-черными плитами, которые замерцав, превратились в «живые» картины, показывающие в мельчайших подробностях все то, что происходило со всех сторон в окрестностях виллы. И даже, если бы все увиденное не повергло бы этого римского простака в шок, и было бы воспринято им, как проявление магии, колдовства или шуткой богов, охраняющих покой этого дома, то, что предстояло увидеть ему в дальнейшем, окончательно сломило бы его свободный дух римского гражданина. В комнату вошли рабы, которые начали сервировать стол, расставляя посуду, блюда с едой, восточные кувшины с напитками и раскладывая у каждого блюда непонятного назначения серебряные инструменты. Затем в триклинии появился хозяин дома со своими спутниками. А далее свершилось совершенно невероятное. Хозяин пригласил всех, включая домовую челядь и рабов (всего человек двадцать), занять места за общим столом. Этого уж гордый квирит¹⁶ не вынес бы точно. Но, тем не менее, все это на самом деле происходило в зимнем триклинии виллы Квинта Сципилиона.