Владимир Романовский - Хольмгард

— Так мы и не добились от Гриба… не дознались… не выведали, что хотели узнать, — сказала она полувопросительно.

— А? Почему же это? Выведали, — сказал Хелье, думая о чем-то другом.

— Но как же… ведь он не…

— Гриб сказал все, что нужно.

Она хорошо помнила разговор.

— Может, я не расслышала?

— Расслышала, только не поняла.

— А ты понял?

— Да.

— Что же ты понял?

— Нужно еще кое о чем подумать.

Помявшись, она все-таки спросила:

— И ты знаешь, почему… зачем я им всем нужна?

— Это как сказать, — ответил он уклончиво.

Нет, он не врет, подумала она. Чего-то я не уловила в их разговоре.

— Ты поэтому его не…?

— Не прирезал? Из благодарности? — Хелье засмеялся. — Нет, не поэтому.

— Нет?

— Нет.

— А почему же?

— Заповедь есть такая.

— Заповедь?

— Ну конечно. Заповедь.

— Какая заповедь?

— Не убий. Это из Библии. Есть такая книга интересная. Фолиант такой.

— Я знаю, что такое Библия, — сказала Любава строго.

— Чего ж спрашиваешь?

— Потому что как-то странно.

— Что странно?

— Ты не зарезал его, потому что есть такая заповедь?

— Да.

Через двадцать шагов она спросила:

— Но ведь ты, вроде… воин? Бывший ратник? Не так ли?

— Вроде бы да. Впрочем, нет, ратником я никогда не был.

— Но сверд ты носишь.

— Да. Ношу.

— И в то же время говоришь, что есть заповедь, и ты ее, заповедь, чтишь.

— Чту.

— Всегда?

— Почти всегда. Бывает, что-то происходит помимо моей воли. И вообще я не ангел.

— Не понимаю я что-то, — сказала она серьезно.

— Да, это сложно, — согласился Хелье. — Я сам, честно говоря, не очень понимаю. Но я стараюсь. Это как с ревностью.

Помолчав, Любава все-таки потребовала разъяснения.

— Я знаю, что ревность — нехорошее чувство, — сказал Хелье. — Противное. Сродни зависти, наверное. Стало быть, был у меня друг хороший. Даже очень хороший. Однажды он мне жизнь спас. И еще кое-кому. Сам чуть не погиб при этом. А только стала одна… хмм… особа… хорла одна… ходить к нему домой. Повадилась.

Это было забавно. Попривыкшая и освоившаяся Любава чуть не засмеялась.

— А должна была ходить к тебе? — спросила она, делая серьезное лицо.

— Да, — серьезно ответил Хелье. — А что? Я ведь не урод какой. И происхождением я не хуже… а может хуже… не знаю, да и не важно это! И с тех пор я не знаю, что о друге моем думать. Неприятен он мне стал.

— А ты его видел с тех пор, как она к нему стала ходить?

— Нет.

— Не хочешь видеть?

— Он далеко.

— И она тоже?

— Да. Она тоже. Отстань. Ну так вот. Не знаю я, что думать. И что делать. Кстати говоря — с заповедью оно проще. Не убий — и все. А тут — не знаю.

— А ты ее до сих пор любишь?

— Тоже не знаю. Возможно.

Хелье посмотрел на Любаву, и ей пришлось отвести глаза. Отведя их, она вдруг увидела медведя. Медведь стоял возле дерева и с любопытством смотрел на путников.

— Хелье, — сказала Любава.

Хелье посмотрел.

— Не обращай внимания, — сказал он. — Мы его не трогаем, и он нас не тронет. Он просто так, наблюдает. Сытый он. Вот если бы медведица попалась с детьми, тогда дело плохо. А этот — пусть.

И действительно, медведь не пошел за ними, а заинтересовался какой-то белкой, или еще чем-то, шебуршащим в ветвях неподалеку.

Вскоре им попался ручей, и Хелье заставил Любаву, которая не хотела пить, напиться впрок.

— Неизвестно, когда будет следующий, — объяснил он наставительно.

Затем Любаве захотелось ссать, и она долго стеснялась и не решалась рассказать об этом Хелье. Но в конце концов потянула его за рукав.

— Мне нужно, — сказала она.

— Сколько угодно, — сказал он. — Не удаляйся от этого дерева. Я сейчас вернусь.

— Ты куда?!

— Сейчас вернусь. Не бойся. Я зайца заприметил.

Было ужасно неудобно и немного боязно. Хорошо мужчинам — им только порты приспустить да рубаху задрать. А тут присядешь, а кто-нибудь из кустов выскочит и хвать зубами за голый арсель. Впрочем, вокруг было спокойно. И Хелье вернулся почти тут же, как обещал — держа за уши убитого зайца.

— Ой, зачем ты его убил, — спросила Любава с сожалением. — Смотри какой он. Жалко его.

Хелье молча взял у нее свою монашескую робу, которую она все это время несла, соорудил подобие мешка, и сунул туда зайца.

Где-то в Таврии Базиль Второй с небольшой армией, укрепленной отрядом, посланным ему из Киева Святополком, ищущим поддержки у Византии, громил последнего хазарского кагана Георгия Цула. Норманны, сговорившись с толстым Олавом, недавно сватавшимся к Ингегерд, вошли в Сицилию. Эдмунд Второй и Каньют Датский делили Англию.

Двое беглецов пробирались новгородским лесом, зорко смотря по сторонам — нет ли ровдиров, или лихих людей, или змей — ища убежища, поскольку небо начинало темнеть.

В конце концов Хелье, заприметив какие-то сурового вида большие камни возле холма, решил устраиваться на ночлег. Неподалеку располагалось болото, и это было неприятно, но тянуть было нельзя.

За камнями обнаружилось что-то вроде расщелины, вполне пригодной для укрытия. Быстро собрав хвойных веток и мха, Хелье добавил сухой лоскут, оторвав его от рукава рубахи, и вскоре под восхищенным взглядом Любавы умудрился развести огонь. Тут же, импровизируя, соорудил он две держалки и почти прямой вертел из веток, освежевал ножом зайца, насадил его на вертел, и велел Любаве поворачивать его над огнем. Сперва она отказывалась, но вскоре, почувствовав, что очень голодна, согласилась. Хелье выжал мокрую свою шапку, положил рядом с огнем, разложил робу на камне возле огня и сказал, что будет прохаживаться вокруг, поскольку треск костра мешает ему слушать местность. Она не поняла, но кивнула.

Отойдя шагов на пятьдесят, Хелье стал слушать.

Давно он этим не занимался. В Старой Роще он был одним из лучших в этом деле и мог определить приближение посторонних за две аржи. С тех пор умение его притупилось, но все-таки кое-что он слышал и чувствовал. Болото находилось — триста с небольшим шагов к западу. Волхов — около трех аржей на восток. Какая-то живность, не очень страшная, подступает с юго-запада — как подступает, так и отступит. Белки все попрятались. Волков, вроде бы, нет в данный момент. Медведь — пол-аржи к северу, мирный. Людей нет. С болота, правда, доносятся какие-то подозрительные звуки, но болота всегда такие — непонятные.

Еще немного подождав и послушав, Хелье вернулся к костру.

— Слушай, Любава, — сказал он. — А у Рагнвальда были близкие родственники?

— Да, — ответила она. — Сводный брат у него есть. Вроде бы, служит при Константине.

— А зовут его как?

— Не помню. Раньше, кажется, он жил в Киеве, но зимой перебрался к нам.

Жалость к зайцу совершенно у нее пропала — Любава терзала зубами мясо, жадно сдирая его с костей, говорила «хмм», облизывала пальцы. Хелье ел спокойно, со знанием дела. Подождав, пока Любава закончит трапезу, велел он ей отодвинуться поглубже в расщелину.