Грегори Киз - Исчисление ангелов

Железо коснулось левого соска на его груди. В состоянии разъяренного безумия он не почувствовал боли, лишь содрогание прошло по его телу и отозвалось в мозгу. Он снова засмеялся, еще громче прежнего, увидев выражение лиц окружавших его дикарей.

– Видели? – выкрикнул он. – Видели? Развяжите меня, и я вам покажу, как надо пытать людей.

Человек, державший щипцами раскаленное железо, остановился в нерешительности и посмотрел на своего вожака. Остальные с напряжением следили за происходящим.

– Хорошо, – наконец сказал человек в маске. – Посмотрим, что он может нам показать, потешим наших древних богов.

Его отвязали, он старался не смотреть, как уродливо вздыбилось обожженное место на груди. Он издал новый воинственный крик, а потом затянул песнь, голова у него сделалась легкой, и кожу стало слегка покалывать. Человек со щипцами продолжал стоять рядом, не зная, что ему делать.

– Ну, индеец, покажи, на что ты способен.

И Красные Мокасины взял в руки раскаленный ствол и начал крутить-вертеть им, перебрасывая с руки на руку, перед Куэнасом, представляя, что его руки стали деревянными, а запах горящей плоти – это всего лишь где-то далеко на костре жарится мясо. Он ударил «бога» в маске по тому месту, где шея переходит в плечи, и железо прилипло к телу, но ему удалось оторвать его, и он накинулся на другого человека в маске, рангом пониже, стоявшего за спиной вожака. Он успел прокрутить раскаленный ствол еще три раза, и тут тело его осознало, что оно делает, и отключилось.

Он пришел в себя и сразу же почувствовал нестерпимую боль и мерное покачивание вверх-вниз.

– Что это? – пробормотал он.

Кто-то нес его на руках.

– Й-э! Да он очухался! – воскликнул несший его человек.

Затуманенным взором он едва разглядел лицо Тага.

Вокруг замаячили лица остальных. Из тех, что поближе, он узнал Фернандо и дю Ру.

– Мне такого видеть не доводилось, – прошептал Таг, – ну ты и выделывал.

– Ну, как ты? – спросил Нейрн.

– Плохо, – ответил Красные Мокасины.

– Ты знаешь, решетка у нас над головой как-то сама собой распалась, – продолжал воодушевленно Таг. – Ну мы и им задали потом. Я вытолкнул Фернандо наверх, и он спустил нам веревку. Эти дикари ничего не замечали, они были так увлечены твоим представлением. Черт их побери, они даже не сопротивлялись.

– Где они?

– Не волнуйся, – сказал Нейрн. – А вы все отойдите от него, слышите, что говорю? Ему нужно отдохнуть и прийти в себя. – Он снова повернулся к Красным Мокасинам: – Корабли уже рядом. Дотянешь?

Красные Мокасины кивнул. Ему было больно шевелиться. Сейчас, когда ярость безумия остыла, он даже и представить себе не мог, как он держал в руках раскаленное железо.

На руки он даже смотреть не хотел. Он знал, что они заживут со временем, но пройдет несколько месяцев, прежде чем он сможет делать ими что-то, как обычно. Бог с ними, с руками, он в конце концов остался жив.

– Никто не погиб? – спросил он у Фернандо, когда Нейрн и остальные немного отошли в сторону.

– Как же! Уложили семь или восемь дикарей.

– А наши?

– Сен-Пьеру плечо прострелили, но жить будет.

– Это хорошо. У нас ром остался?

– Нет. Эти дикари все выжрали.

– Ну что ж, будем надеяться, Черная Борода не станет скупиться. Сил терпеть никаких нет.

– Пусть только попробует не дать, – сказал Фернандо. – Я силой у него вырву.

Он промерз до самых костей и чувствовал себя уже не человеком, но какой-то глыбой льда. Окна собора были черными, бледный свет луны едва касался их, пробиваясь между голыми ветвями деревьев, отбрасывал на черной поверхности мозаичные тени. Странно, но ветки сплелись так плотно, что он никак не мог разглядеть сам источник этого тусклого освещения. Бен не знал, где находится и как он сюда попал.

Вначале он где-то бесцельно бродил, но постепенно начал различать среди кривых стволов деревьев смутные геометрические тени. Наверное, это дома или их руины.

Бен подошел к зияющему проему дверей, увитому засохшим шиповником, под ногами в темноте едва различались искрошенные плиты. Внутри было светлее, алхимические фонари медно-красным цветом окрашивали стены. Казалось, он попал в затерянный в пустыне Вавилон – один из тех городов, о которых рассказывают путешественники, вернувшиеся из странствий по арабским землям. Этот город делался видимым в определенный день, а потом вновь исчезал, и не под толщей песка, а под пологом из сплетенных ветвей деревьев.

Войдя, он тут же понял, что совершил ошибку. Среди покрывал паутины, свисавших с потолка, он увидел около дюжины свободно парящих в пространстве металлических шаров. Шар в центре излучал тусклый свет, он, конечно же, являлся Солнцем. Едва переведя дух, он определил названия остальным шарам Меркурий, Венера, Земля, Марс. Все планеты были здесь, а между ними, похожие на шарики из детской игры, плавали спутники и кометы.

И вовсе это не руины древнего города – это Лондон, комната в Крейн-корт, где размещалась модель Солнечной системы, где он стал ньютонианцем, где некогда они пользовались этой моделью как инструментом в изучении законов природы. Он огляделся вокруг со смешанным чувством ужаса и печали.

Возможно, как отклик на его воспоминания, что-то в глубине комнаты завозилось, зашуршало, прошептали его имя, и он вспомнил не только комнату, погребенную под развалинами Крейн-корт.

Он выскочил наружу и узнал среди развалин и кофейню, где он встретил свою первую любовь, и лондонский Тауэр, и купол собора Святого Павла. Здесь же была кофейня, где он познакомился с Василисой, Маклореном, Гизом, Вольтером.

Это все сон, все эти здания не могли уцелеть. Но от этой мысли охвативший его ужас не уменьшился. Он пустился бежать, отбиваясь от веток, которые вцеплялись, словно пальцы, он чувствовал себя виноватым, казалось, что в этом бесконечном лесу все деревья – один человек, которого он погубил.

Он бежал – он убегал от Брейсуэла, от кометы, от всего того, что его постоянно преследовало, и сейчас это все сплелось клубком и гналось за ним Бен бежал прочь от всех своих малодушных поступков и предательств. И чем быстрее он бежал, тем гуще делался лес.

Появился еще один знакомый дом, окна ярко освещенные, манят уютом и теплом. Это – печатня его брата. Он вернулся в Бостон, словно бежал не вперед, а назад. Страх навалился на него могильной плитой.

Стиснув зубы, он схватился за дверную щеколду.

Джеймс был там. Он криво усмехался, глядя на него, на рубашке Джеймса были видны застарелые пятна крови. Джеймс, его мертвый брат, делал ему призывные знаки войти.