Николай Захаров - Жулики. Книга 6

– Нет, про вино он ничего не напоминал, Ты, я вижу, сам без него вспомнил.

– Ладно, проехали. Пошли робу походную одевать и экипировку подбирать. Смотаемся по-быстрому и к ухе Аннушкиной назад. А может, отложим на денек? Не горит,– Серега взглянул в глаза Мишкины почти умоляюще.

– Ну да, а завтра Настя пироги затеет или шаньги. Так мы застрянем, не известно на сколько,– решительно возразил Мишка.– И не гляди на меня сиротой казанской.

– Шаньги? Ладно, пошли,– вздохнул горестно Серега.– Сам дурак. Наиболее подходящим и наименее оживленным местом оказалась опушка леса, с которой просматривалась Гатчинская дорога. Время на часах стрелки зафиксировали 8.30-ть утра, когда два "послушника из Валаамова монастыря" – Михаил и Сергий вышли на нее, ведя в поводу пегую Лерку и гнедую Верку.

Метрах в 200-х стах впереди, уже видна была застава с шлагбаумом и караульной будкой, выкрашенные в красно-черно-белые полосы. Кроме двух послушников в этот час на дороге больше никого не было и часовой, зевающий от скуки и возможно, что только что сменившийся, откровенно пялился на них.

Однако, когда до шлагбаума им осталось метров десять, он строевым шагом отбарабанил на середину дороги и гаркнул, во всю молодецкую грудь:

– Стой! По какой надобности в Гатчину? Падорожну.

– Здорово, служивый,– поклонились ему послушники.– Бог в помощь. С праздником.

– И вам, батюшки, того ж,– расплылся в конопатой улыбке "пскопской".– Чой та за праздник?

– Ты что, аль обасурманился совсем, в мундир иноземный запрыгнув? Троица и седмица Троицына,– укоризненно покачал головой Мишка.– Великий князь Павел Петрович известный молитвенник и радетель, как же упущение такое допустил? – засокрушался он, вгоняя в краску служивого.

– Прощения просим. Виноват, вашество,– гаркнул парень, выпучив глаза.

– А чего это ты у нас подорожную спрашиваешь и опрос учиняешь, будто мы в крепость ломимся? Вона, стороной проходи хоть полк, лесом-то, молодец?

– Приказ, всех опрашивать и к порядку приводить,– гаркнул еще громче "молодец".

– К какому порядку?– Мишка с интересом рассматривал первого увиденного Павловского солдата, нового образца.

– Чтобы без нарушений предписанных регламентом правил,– отбарабанил тот, не мигнув.

– Это как? Вот монахам, что предписывает регламент?

– Монахам ничего не предписывает.

– Чего же горланишь тогда, аль скучно стоять? Монахи мы, послушники Валаамовой обители и коль ничего от нас не требуется, то поднимай свою полосатую жердину и пропускай.

– Слушаюсь, вашество,– козырнул, с лихостью щелкнув каблуками, служивый и строевым шагом направился к краю дороги, поднимать жердину.

– Благослови тебя Господь,– перекрестил его Мишка.– Ты, видать, уже нормально ходить разучился? Вы тут все так вышагиваете?

– Приказ, по территории перемещаться только строевым, аль бегом,– вытянулся служивый.

– Строго! Ну, пока, служивый. А скажи-ка, тут у вас есть дом постоялый для проезжих или вот паломников, как мы?

– Есть. Как не быть. Постоялый двор. Там и харчевня с кухней. Вона за первым домом налево, а там спросите. Инвалид Казаев удостоен высочайшего разрешения. Берет недорого и лошадей прикормит.

– Спасибо, братец, данке – как прусаки говорят. Вас языку не учат?

– Команды и рухлядь армейска на ентом,– скис "пскопской".

– Трудный язык-то?

– Собачий,– пригорюнился еще больше служивый.– Гав, да гав.

– Ну, а кормят-то хоть хорошо?– полюбопытствовал Серега, что бы отвлечь солдатика от мрачных мыслей.

– Кормят согласно регламенту, в достаточной мере,– тут же взбодрился служивый.

– Ну, и ладно тогда, служи дальше. Пошли брат, Михайло, не будем отвлекать парня.

Дорога, прямая как стрела, просматривалась до самого дворца Великого князя и там уже выстраивались для утреннего вахтпарада батальоны. Легонько потрескивали барабаны и слышались резкие возгласы команд.

Сзади, за их спинами, опять раздался вопль "пскопского" и, оглянувшись, парни увидели несколько подъехавших карет.

Кучер первой, что-то втолковывал караульному, а тот слушал вытянувшись по стойке смирно. Потом резко развернулся и помаршировал поднимать шлагбаум.

Кареты, числом четыре, прошелестели мимо послушников, блестя лакированным деревом и скрипя рессорами.

– Не одни мы с тобой на вахтпарад сегодня поспешаем. Вон еще парочка тарахтит. Что-то оживленно становится,– Серега перехватил уздечку и потянул Верку на противоположную сторону, чтобы направиться к постоялому двору.

– Погоди, Серега, успеем. Давай глянем сначала на представление,– предложил Мишка.– Вон как вышагивают. Сейчас должен Сам пожаловать. Он ни одного развода не пропускает.

– Да чего там смотреть? Орут как резаные, ноги задирают и гремят. Одеты все безобразно, но однообразно,– проворчал Серега, возвращаясь на дорогу.

– Ну, не скажи. Есть что-то завораживающее в согласованности этой. Мощь какая-то. Все же не зря придуман и строй, и шаг, и барабанный бой. Павел-то Петрович наш от всего этого, похоже, крышей поехал. Он, видать, на Гатчине модель государственную обкатывал. Мечтал, чтобы вся Россия вот так же замаршировала на страх врагам и радость ему – самодержцу.

– Вот и понятно тогда почему всего четыре года царствовал,– буркнул Серега.– Это еще долго его терпели. Я тоже кой-чего почитал из любопытства о временах его. Когда он Империей "рулил". Запреты идиотские всякие даже для обывателя понапридумывал. Шляпы круглые и фраки, например, запретил носить. А кого ловили, нарушающего Указ, под арест. Телесные наказания ввел для дворян. А однажды, такой анекдот ходил, не понравилось ему, как полк какой-то отмаршировал перед ним и он скомандовал:– "По-о-о-олк, в Сибирь, шагом марш!"

– Ну, анекдот он и есть анекдот, а на самом деле этого не было. Просто Павел, перестав верить в порядочность человеческую, хотел заменить ее хотя бы на добросовестность. Вот и лез в мелочевку, регламентирующую даже быт. Потому что полагал, что "дьявол в мелочах", вот и не оставлял ему гаду даже их. Лез туда быстрее беса. Опережал, так сказать.

– И допрыгался, что его за черта стали самого считать, а когда придушили, то все радовались. Народ радовался, что наконец-то этот взбалмошный "вундеркиндер" почил в бозе. А дьяволу зачем в мелочи лезть самому, когда вот такие Павлы Петровичи его с успехом заменяют? Путал его бесяра, а он полагал, что служит Отечеству, о благе его радея. И ведь с искренностью какой. Его арестовывать пришли среди ночи, а он спрашивает:– "За что?". Как Киса Воробьянинов. Помнишь? В 12-ти стульях. "Сейчас нас турнут"– Это Остап. А Киса.– "За что-о-о-о?" Вот и Павел Петрович умер и так и не понял, за что его табакеркой по голове хряпнули. Собственные дети в заговоре состояли и считали, что делают дело благое. Боялись что город взбунтуется и как во Франции Революция начнется того и гляди с взятием Петропавловки и Зимнего, за неимением Бастилии. Пален этот – граф, всю плешь Александру проел:– «Бери бразды, бери бразды». Целый год уговаривал. Уговорил. Зря мы вообще сюда приперлись, вот что я думаю. Павел став Императором указов каждый день по нескольку штук сочинял. За 4-ре года почти столько же, сколько матушка его за 31-год. Не то, что исполнять, читать люди не успевали. Как наскипидаренный. Видать столько замыслов накопилось и все хотелось реализовать немедленно. И предсказаниям верил, а по одному из них ему нужно было удержаться на троне четыре года и тогда все у него будет в шоколаде. Вот поэтому он спешил сначала, а когда четыре года отпраздновал воцарения, то расслабился. Даже на радостях объявил амнистию всем повсеместно. Всем и сразу. Такой вот парень горячий. Из одной крайности в другую. Зажравшееся дворянство служить заставить хотел себе. Гайки принялся закручивать, паразитов этих давить. Ревизии, инспекции всяческие придумал и со службы в отставку спровадил многих паразитов. И правильно делал. Только он считал, что дворян этих и так как блох на теле государственном и плодить это сословие за счет других подлых сословий не собирался. Наоборот всячески норовил сократить поголовье. А мы тут зачем? Чтобы за крестьянских детишек похлопотать, училище окончивших. Зря время потеряем. И слушать не станет. Ни сейчас, ни через два года, никогда. Павел не был либералом. Он сторонник жесткой, единоличной, самодержавной власти и довел ее до абсурда своими требованиями. Даже в регламентах этих мелочных. Когда спать ложиться, когда всем встать и обедать сесть. Весь Питер обязан был в четыре встать, в час сесть обедать и в десять вечера, погасив свечи, лечь спать. А нарушителей, под арест. Ну-ка, если Ельцин такие указы начнет лепить в наше время и сажать за их неисполнение нарушителей? Сколько он в Кремле удержится? Порвем как грелку, через месяц на баррикады все повалят. Даже терпеливые и аполитичные "совки". А здесь его четыре года терпели. Вот уж "умом Россию не понять". Павел слишком возомнил о себе, полагая, что он как помазанник Божий лучше самих подданных своих знает, что им нужно для счастья даже повседневного. И не понимал, что люди вокруг, а не статистические единицы бездушные. Он даже не понимал, что они могут тоже обижаться, горевать и иметь собственное мнение. Его это мало интересовало. Он играл в оловянных солдатиков живыми людьми. Доигрался. Даже его щедрость необыкновенную дворяне не оценили. За 4-ре года Павел Петрович пожаловал государственных крестьян в крепостные почти миллион человек. Раздарил помещикам. Раздавал налево и направо. Екатерина-2-я за 31-год столько не раздала. Он ее и тут обставил. Считал, что за помещиком крестьянину будет лучше.