Николай Захаров - Смутные времена. Книга 8

– Рад, рад услужить, уважаемые собратья по ремеслу купеческу. Я ведь тоже начинал в Господине Великом Новогороде. Там и братья мои по сию пору проживают, торговлишкой кормятся. В каком товаре казну держите?– шагнул он с крыльца и облапав сначала Федора Леонидовича, трижды его расцеловал, чуть не задушив бородой при этом, а потом и за Силиверстовича принялся, урча медведем,– земляки. Рад, право слово. Напрасно князь-батюшка напоминал, что обязан я ему кой-чего. Для своих новгородцев у нас все нараспашку. Заходи и бери, что хош. Так чего там с товаром-то?

– Распродались в других городах, кормилец,– ответил ему Силиверстович.– В Нижний потому и заглянули, что надобно деньгу сдать в Совет. Ну, и чтобы порожними не возвращаться, пожалуй, партию соли прикупим.

– Соль? Это ладно. Есть соль. Пока. И не дорога пока.– Строганов прищурился, прикидывая видимо платежеспособность "земляков".– Сколь надобно соли-то?

– Пудов пятьсот,– Силиверстович решил не мелочиться и сумел произвести впечатление на купца. Партия для него была, очевидно, солидной и он засуетился, как всякий торгаш чувствующий назревающую прибыль.

– Прошу в дом, гости дорогие. И называйте меня попросту – Власом. Как крещен, так и зовите.

– Я Евлампий, а он Федор,– представился в ответ Силиверстович.– Тоже крещены, а не в канаве сточной подцепили самовольно.

– Ик. Ха-га-га,– расхохотался Строганов. Шутка Силиверстовича ему понравилась.– Канаве… ха-ха-гы.

Михаил, в мазари-шарифской пирамиде, как мог подгонял соратников, но все же на сутки им пришлось выход в рейд отложить. Причины самые банальные не позволяли. Новых членов – клуба путешественников во времени, следовало хоть чуть-чуть ознакомить со снаряжением. Это и заняло львиную долю времени. Анатоль с Мерс старались усвоить все, что им демонстрировалось, но постоянно совершали ляпы один за другим. Особенно Мерс при этом несколько раз пострадала, так что пришлось вмешиваться Михаилу и срочно устранять полученные ей травмы. Анатоль, не столь импульсивный, как его "боевая подруга", переспрашивал по нескольку раз, дотошно и въедливо усваивая тактико-технические характеристики очередного допотопного артефакта. С браслетами оба освоились вполне сносно, так что Анатоль завалил подругу бумажными розами, а она в ответ его всякими безделушками, за которые тот вначале расшаркивался благодарно, а потом кривясь, складывал беспорядочно в одну неряшливую кучу. Фантазия у девушки оказалась богатой и, обнаружив очередную безделицу у себя за пазухой, Анатоль вытаскивал ее оттуда, вежливо благодаря.– Это уже пятый бритвенный прибор, дорогая. О! На этот раз Эйфелева башня. Занятно, но не слишком ли она велика? Таким лезвием не бриться, а траву на газонах косить. И почему ты все время мне суешь свои подарки под одежду? Складывай, пожалуйста, вот сюда. Пусть все видят, как ты это замечательно научилась делать,– русский язык оба – швейцарец и швейцарка, освоили вполне успешно, правда, после сеанса проведенного Михаилом, Анатоль некоторое время испытывал тошноту, на что имел неосторожность пожаловаться Сергею. Сергей разумеется, проникся самым искренним сочувствием и по мере сил помог ему от этого побочного эффекта избавиться. Натянул на кисти пару браслетов и руками размахивал перед остолбеневшим журналистом минуты две. В результате побочные синдромы исчезли, а из Анатоля поперла тюремная "феня", которую он каким-то образом умудрился подцепить во время снятия "порчи".

– С меня причитается,– заявил он, почувствовав облегчение.– Пайку хавать сядем, вякни. Я тебе какое-нибудь пойло подгоню. Бордо, Аперитив, Сивуху?

– Сбой какой-то видать случился. Я тебе феню на извилины не вешал,– тут же открестился Сергей от очередного побочного эффекта.– Мозги видать у тебя, Толян, такие восприимчивые. Влез ко мне в черепушку самопроизвольно и нахватался в закоулках. Я сам уже забыл, когда по фене ботал.

– А че? Нормальный слэнг. Емкий, мать твою за ногу,– выдал очередные фразы Анатоль.– Век воли не видать. Отвечаю.

– Зачем ты, дорогой упоминаешь ноги его матушки? И как это ее "за ногу"? Чем?– Мерс укоризненно покачала головой, со стоящими дыбом волосами. Она перед зеркалом делала себе прическу, естественно с помощью браслета и процесс был в самом разгаре.

– Елки-метелки!– восхитился журналист, уставившись на подругу.– "Взрыв на макаронной фабрике"– так и колдыбай. Я такой ни у кого не видел. Эксклюзив – рашен. А ноги матушки здесь я упомянул потому что, так принято в некоторых социальных слоях России. Видимо для того чтобы подчеркнуть важность предыдущей фразы. Это все равно как приправа к блюду. Ну, перец, соль. Острота чтобы была.

– Не трогай, дорогой, матушек. В России таких называют "матершинник" и считают людьми малодостойными. Мне будет очень неприятно, если тебя станут так называть,– Мерс скрутила волосы в тугой "конский хвост", помотала головой, проверяя, насколько удобно ей с такой прической и перебрав десяток "мастей", остановилась на пепельно-золотистом, щелкнув окончательно пальцами.

– Хорошо, любимая. Только ради твоего душевного равновесия, дорогая. Клевая шмара получилась,– обнял он девушку, подкравшись сзади на цыпочках и охнул, получив легкий электроразряд, а исчезнувшая мгновенно Мерс, материализовалась у него за спиной и, щелкнув пальцами, обездвижила выпучившего глаза журналиста. Волосы, коротко стриженые при этом встали на его черепе "ежиком" и девушка, придирчиво оглядев приятеля, произнесла.

– Ну, ладно, сойдет. Отомри уже, жуткая гримаса. Это, конечно, не "взрыв на макаронной фабрике", но торчат тоже очень впечатляюще. Так и ходи,– Анатоль схватился за голову, рассматривая себя в зеркале ростовом, которое, кстати, тоже Мерседес изобразила. Монументальное, с боковыми плоскостями. Трельяж. Руки журналиста коснулись волос, но пригладить или взъерошить их ему не удалось. Волосы торчали как гвозди.

– Солнце мое, что за хрень? Как с этим жить? Верни, как было, душевно тебя прошу,– простонал он жалобно.

– С одним условием,– сурово свела брови Мерседес.

– Все что угодно, кроме суицида,– легкомысленно и поспешно согласился журналист.

– Ты не поминаешь матушек по этой "фене" и не подкрадываешься ко мне сзади,– озвучила Мерседес условия.

– Легко. Ты, дорогая, оставила такое широкое поле, что грех жаловаться,– обрадовался Анатоль.

– Тогда имей в виду, я наворожила, что бы всякий раз при нарушении твоего обещания, прическа эта возвращалась, ну… и что бы тебе сразу это становилось понятно без зеркала, то слегка будет встряхивать электричеством,– торжественно сообщила "ворожея".

– Это что же выходит? Вообще поминать матушек запрещено?