Александр Никишин - Кенгуру на фресках

Нет, здесь не особо жарко. Плюс сорок пять- пятьдесят градусов по Цельсию—нормальная дневная температура для лета. По ночам и зимой, соответственно, по прохладнее. При зимних плюс двадцати здесь все живое нахохливается и клацает зубами от холода. Так что в температурном режиме здесь вполне сносно.

Все проблемы от местного солнца. Иногда его можно не только видеть, но и слышать. Низкий, протяжный, густой гул. Гудит, правда, ионизированный, как северное сияние, воздух, но гул всегда доносится с той стороны, где солнце.

Для землян находиться на открытом воздухе днем— тоже самое, что живьем залезть во включенную микроволновку. Итог будет трагичен. Так что днем нужно прятаться в таких местах куда солнце не заглядывает.

Сутки здесь раза в полтора длиннее земных. До заката можно успеть выспаться.

Днём, даже в скафандре, даром, что там имеется мощный светофильтр, шляться без толку. Дневной свет такой яркий, что для человеческого глаза он заливает все вокруг словно молоком. «Молоко» повсюду и в нём, в вышине, ярко-белое, похожее на шевелящуюся медузу, солнце. Если светофильтр использовать на полную мощность, то можно ориентироваться как в густом тумане. Но это на крайний случай. Подзарядить скафандр, если сядут аккумуляторы негде. До электричества здесь додумаются нескоро.

Да-да, именно додумаются, потому что в этом мире оказалась разумная жизнь. К сожалению, она оказалась «младшей» по разуму, полной суеверий и религиозного фанатизма, так что от неё приходится скрываться и днем и ночью.

Ночи здесь—нечто особенное.

Две луны, обращающиеся вокруг этого мира имеют абсолютно антагонистические фазы. Если у одной новолуние, то вторая пребывает в состоянии полнолуния. Убывающая фаза одной компенсируется растущей фазой другой. Таким образом, ночи здесь всегда освещены равномерно благодаря такому астрономическому явлению. Это влияет, конечно, на количество и длину теней, но не на освещенность.

Стоит сказать, что здешние ночи для глаз землянина с темнотой не связаны никак. По ночам светло как в земной полдень, только отраженный свет, падающий с лун холоден. Но это лишь иллюзия холода. О нем здесь понятие относительное.

Летней ночью температура воздуха здесь чуть меньше сорока, что считается по местным меркам прохладой. Зимой бывают падения температуры до плюс пятнадцати, что воспринимается местными как воистину трескучие морозы.

Ко всему этому никак нельзя пренебречь существующей здесь цивилизацией.

Здесь обитают гуманоиды, достигшие в общественном развитии, если брать земные исторические аналогии, уровня позднего средневековья. По крайней мере, в этих местах. Они уже вовсю пишут картины, изобрели печатный станок и начали обзаводиться огнестрельным оружием. Короче говоря, имеют все предпосылки для ренессанса и реформации. Последняя, кстати, здесь не помешала бы

Я, правда, не очень разбираюсь во всех их культурных особенностях, так как не совсем понимаю их письменность. В её основе лежит иероглифика, а иероглифы даются мне трудновато. Я еще могу прочесть объявления и указы, которые развешивают тут на столбах, но одолеть местную, в основном богословского содержания, литературу пока не в силах. Хотя, по-моему, пишут они её не на родном языке, а, верно, используют собственную «латынь».

Тем не менее, объявлений и указов, прочитанных мной, вполне хватило, чтобы сделать множество выводов относительно здешнего мироустройства. В целом, они неутешительны. Ксенофобия цветет махровым цветом. Гуманистические идеалы только формируются в зачаточное состояние. Право сильного торжествует повсеместно. Все время идет война.

В этой местности, изобилующей карстовыми пещерами, служащих мне и домом и убежищем, военных действий, как таковых, не ведется. Но война видна потому, что мимо время от времени проходят ватаги вооруженных людей. Лощеные и закованные в броню рыцари, чьё достоинство выше того, чтобы опуститься до использования в бою огнестрельного оружия. Разномастные и оборванные наемники, холящие свои аркебузы и пренебрегающие холодным оружием. Королевские гвардейцы в цветастых мундирах с неимоверным обилием пуговиц, на которые пристегивают все, что угодно. Говорят, что фехтуют они хуже первых и стреляют хуже вторых, но это не мешает им громить, во славу Его Величества, и тех и других с равным успехом. Прочий, чем попало вооруженный и трудно поддающийся опознанию сброд – то ли что-то вроде ополчения, то ли местный штрафбат, то ли аналог местных казаков.

Все они, проходя, зачастую становятся лагерем на ночлег.

Из расположенных поблизости деревень и местечек в лагерь сразу стекаются торговцы едой и вином, разного рода ремесленники со своими изделиями и предложениями своих услуг, кузнецы с заплечными кузнями, знахари, предсказатели и гадалки, прачки и, естественно, торгующие собственным телом, как женщины, так и мужчины. Вся эта публика рискованна, ведь могут запросто и пограбить и даже убить, но риск того стоит. Тот, кто завтра в бою может расстаться с жизнью, не будет жалеть денег сегодня. Всё так по-человечьи! Просто идеальная картина из земной истории с поправкой на астрономическую специфику. Но не все так просто в этом королевстве.

Мы, люди с Земли, и местные гуманоиды внешне анатомически подобны. Если поставить нас рядом, то, пожалуй, не отличишь. Даже лица у нас не отличаются особенностями. Мы одинаково передвигаемся на двух ногах, берем и держим предметы пятипалыми руками, дышим кислородом.

На этом, пожалуй, наше сходство и заканчивается.

В букетах жестких излучений местного солнца родилась жизнь, основанная на совершенно иных принципах нежели наша. Воистину велика жизнь в своем многообразии!

Метаболизм местных организмов таков, что для разумения землянина подобное вообще, в принципе, не может быть живым. Каково было бы вам, если бы в один прекрасный день обнаружили, что вдруг ожили, забегав, копченые куры, туши, а скумбрии горячего копчения забили бы хвостами, топорща плавники и жабры?

Я не ксенобиолог и не могу дать объяснений, почему проистекают процессы жизнедеятельности в организмах, которые можно охарактеризовать как копчености. Местные гуманоиды фактически представляют собой ходячие прокопченные туши. Они ходят, разговаривают, спят , производят и воспитывают потомство, но при всём этом, простите за цинизм, они готовы к употреблению. К употреблению в гастрономическом смысле слова.

Абориген, он, словно блюдо. Его кожа блестит, словно румяная корочка, окропленная жиром-подливой, а под ней по венам и артериям бежит, даже не верится, что это кровь, наваристый бульон, растворяющийся в сочных мышцах горячего копчения. Все горячее, разогретое и свежее, словно только что с вертела.