Александр Никишин - Кенгуру на фресках

Вся беда в том, что «блюдо» это можно употреблять лишь только, когда в нём теплиться жизнь. Эта странная, непонятная жизнь.

Мертвые они превращаются в такую отраву, что не пожелать такой отведать и врагу. Настолько тяжелы и необратимы реакции на белок плоти, которую покинула жизнь. Получается, что услуги местной кулинарии нам, землянам, заказаны. Рады бы воспользоваться, но здешняя кухня для нас – лаборатория по изготовлению изощренных ядов. Вот и приходится кушать еду живьем. Чем живее, тем меньше проблем с пищеварением. Приходиться внезапно нападать и кусать. Кусать и пожирать еще живую плоть. Первый кус всегда самый сладкий

Правда, существуют свои тонкости.

Взять, например шерсть, которой покрыты местные животные. Просто насмешка злого рока. Каждый волос это, в принципе живая субстанция, но, во-первых, на вкус редкостная гадость и, во-вторых, волос живой не целиком, какая-то часть его уже омертвела, не говоря уже о полинялых, которых в шерсти более чем достаточно. Что же происходит при употреблении мертвой плоти уже упоминалось.

Несмотря на то, что мы, земляне можем, при желании двигаться так быстро, что за нами не поспевают глаза многих местных существ, мы не всегда отваживаемся нападать на зверье. Нужно быстро добраться до плоти. Это выполнимо, либо если вырвать порядочный клок шерсти вместе с кожей в том месте, где хочешь укусить, либо распороть так, чтобы шкура свалилась с тела как расстегнутые брюки с ног на пол. Нужно обладать для этого недюжинной силой, чтобы справиться с этим, а заодно и достаточным проворством, чтобы не попасть под когти и зубы. Это грозит, минимум, аллергическими дерматитами, но может обернуться болячками и похуже. Я подобными навыками похвастаться не могу и, так как лысого зверья здесь не водится, мое меню в летнюю пору составляют овощи, фрукты, рыба, а также лягушки, черви, насекомые и их личинки. Брр…! Однако, шерсть на них не растет.

В тот период, который здесь зовется зимой, приходится кормиться всякими кореньями, да плодами наподобие нашей рябины, в изобилии растущей в здешних лесах. Аборигены ей брезгуют, но на мой вкус вполне удобоварима. В плодах всегда теплится жизнь и их нельзя употреблять разве что сушёными или термически обработанными.

Все бы хорошо, но зимы здесь долгие и ненастные. Зима здесь – это беспрерывно моросящий дождь, в котором дневной свет, проходящий сквозь мириады капель, разлагается на множество радуг. Они, налагаясь друг на друга создают, такую мешанину света и цвета, которые не снились даже отъявленным импрессионистам. Несмотря, всё ж таки, на все эти игры света, зимой вся живность прячется, а корнеплоды и ягоды не слишком сытная пища и постепенно организм начинает требовать протеина. Требовать подсознательным чувством острого голода, от которого ничем нельзя отвлечься.

Остается выбирать между этическими принципами и банальной дистрофией.

За годы, проведенные здесь, в организме уже не осталось ни капли жира. Одни кожа да кости. Ну, не совсем кости, но мышечной массы действительно явный минимум, обеспечивающий нормальное функционирование организма, Если не подкрепиться в ближайшее время, то он начнет поедать сам себя и будет действительно плохо. У меня уже начались головокружения. Так недалеко и до анорексии.

Как это ни дико, но сила солому ломит и приходится заниматься людоедством, если считать аборигенов людьми. Что ни говори, но они зимой самая доступная пища, тем более, что их тела в большей степени лишены волос, нежели тела землян. Во всяком случае, здешние мужчины избавлены от бриться, а женская алопеция прекрасно вписывается в критерии понятий местной красоты. По большому счету, получается, что мы, земляне, здесь опасные пришельцы. В этом мире мы – вампиры, вынужденные охотиться на аборигенов, чтобы выжить в этом мире

На Земле, помниться, люди, вроде бы живьем едят устриц. Причем делают это не сколько, чтобы утолить голод, поскольку, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. Это является, конечно, слабым утешением тем мукам совести, которые терзают рассудок культурного существа, низведенного обстоятельствами до уровня жестокого убийцы, но, тем не менее, всё ж лучше, чем ничего. И на охоту мы выходим лишь тогда, когда здорово прижмет! Никто из нас не стремился попасть в этот мир! Если он нас спас и приютил, то пусть и кормит…

Сегодняшняя ночь оказалась как нельзя подходящей для охоты. На небе по половинке лун. Это лучше чем, если бы полнолуние одной, которая рисунком своей поверхности напоминает Луну. В такие ночи во всю разыгрывается ностальгия и хочется выть по-волчьи от тоски. Кажется, что ты дома и ты обычный человек из подлунного мира. Тобой не пугают детей и не травят как дикого зверя.

Мне повезло с местом обитания. Невысокие горы покрытые густым лесом и пронизанные целой сетью карстовых пещер. В этом, созданном природой, лабиринте я прячусь как от дневного света, так и от местных жителей, которые, попадись я им в руки, излишне церемониться со мной не стали бы. Здесь достаточно воды, прохладно и изолированно.

Аборигены, не вынося холода и мрака, считают эти пещеры преддвериями ада. С ними связано множество суеверий и факт моего здесь обитания не явился чем-то чрезвычайным. Одной нечистью больше, одной меньше – без разницы. В силу этого мне не слишком докучают преследованиями. Особенно после облавы, устроенной на меня местным феодалом, во время которой он сам свернул себе шею, провалившись в карстовый колодец вместе с лошадью и несколькими легавыми. Кроме этого еще несколько местных борцов с нечистью сгинули в глубинах пещер (один, каюсь, моя заслуга, но другие попросту там замерзли, заблудившись). После всего этого мою персону, вроде бы, оставили в покое. Заложили, правда камнями входы наиболее близкие к населенным пунктам, и по всему предгорью наставили изображений своего религиозного символа.

Я не разбираюсь в тонкостях здешней религии, но я слишком эмоционально воспринимаю эти символы. Если это возможно, стараюсь обходить их стороной. По моему мнению нужно быть ненормальным, чтобы с благоговением взирать на подобную гадость. Хотя, по-своему они правы, чтобы искать в подобном спасение.

Но всё равно нужно держать ушки на макушке, чтобы не проморгать момента, когда за меня возьмутся всерьёз. Не хотелось бы повторить печальную участь некоторых из нас.

Мы, земляне, вынуждены выживать в этом мире по одиночке. Так незаметней и, следовательно, безопасней. Мы стремимся не заходить на территории друг друга, чтобы не увеличивать статистику загадочных смертей и будоражить аборигенов— себе дороже. Двое наших пытались жить семьёй, но из этого получилось лишь три обугленных черепа, экспонаты в кунсткамере местного Ватикана.