Александр Ханин - Гессенская волчица

Александра Фёдоровна внимательно слушала. Ей были интересны мысли незнакомого пока ещё графа Игнатьева, которого ей прочили в первые министры.

Великий Князь окончил чтение и сказал:

– Аликс, прежде чем ты примешь Игнатьева, я тебе должен сообщить нечто важное. Мне доложили, что граф сильно поиздержался. Он владеет несколькими имениями, но все они малодоходны, их приходилось закладывать, перезакладывать. Граф не мог заниматься хозяйственными вопросами, а управляющие, на которых ему приходилось полагаться, далеко не всегда были честны. В Константинополе он каждую неделю проводил в здании русского посольства балы по сто пятьдесят-двести человек, и не за счёт казны, а за личные средства… Поэтому теперь тебе придётся погасить долги будущего канцлера.

– Ты прав, дядя Серж, я прикажу выплатить Игнатьеву столько, сколько нужно для погашения его долгов.

– Это нужно сделать. Чтобы там не говорил Витте. 59 59 Витте Сергей Юльевич, тайный советник. Начальник Департамента железнодорожных дел (1889). Министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892). Он, конечно, печётся о сохранности финансов и пополнении казны, но есть моменты, когда нужно его укоротить.

Граф Игнатьев не заставил себя долго ждать. Он появился в дверях кабинета Императрицы ровно в 10-00, как и было ему назначено. В парадном свитском мундире с потускневшими золотыми эполетами, с красной шёлковой муаровой лентой 60 60 Лента Императорского Ордена Святого Благоверного Князя Александра Невского. через левое плечо, в свои 63 года он выглядел очень величественно и импозантно. Несмотря на генеральский мундир и воинственные роскошные усы, Николай Павлович больше выглядел дипломатом, чем военным. Глаза его светились той энергией, которая присуща молодым деятельным авантюристам. В Зимний дворец он прибыл в карете графа Воронцова-Дашкова, прекрасно знал, для чего приглашён, и был готов к серьёзному разговору.

Разговор начала Сергей Александрович.

– Николай Павлович! Её Величество просит Вас принять должность председателя Комитета министров и министра иностранных дел в звании канцлера.

– Ваше Императорское Величество! Покорно благодарю за оказанную мне высочайшую честь и доверие… Позвольте задать один вопрос, – живо отозвался Игнатьев.

– Я слушаю Вас, Николай Павлович… И прошу быть со мною полностью откровенным, я надеюсь, что Вы мой друг…

– Государыня! Я уверен, что Ваше Величество ознакомили с моими записками относительно государственного устройства и ближайших задачах внутренней политики, которые я подавал четырнадцать лет назад. Я считал тогда и считаю сейчас, что правительство может быть сильно только тогда, когда у него будет ясный путь, по которому оно будет идти. Для этого необходимо создание однородного министерства и устранение всякой личной политики отдельных министров.

Игнатьев вдруг стал мерно расхаживать по кабинету, сцепив руки за спиною. Затем, как бы опомнившись, он остановился и продолжил менторским тоном:

– Крайне необходимо создание общей политической и правительственной системы, чтобы правительство действовало систематически во всех, даже малейших своих действиях по всем отраслям государственного управления, держась одного и того же направления. Потому хотел бы знать, какими полномочиями я буду располагать, как канцлер. Ежели у канцлера не будет инструментов воздействия на отдельных министров, ежели каждый министр будет проводить свою отдельную политику, не считаясь с главой правительства, то мы снова получим сопоставления новых форм общественной деятельности со старыми началами бюрократизма, что будет одним общим недоразумением.

Императрица встала с кресла, прошла к столу, и ответила, пристально глядя на Игнатьева:

– Николай Павлович! Мне известна русская пословица про кота в мешке. Вы явно не хотите покупать кота в мешке. Но я… как это говорят… Я не барышник.

Александра Фёдоровна говорила по-русски, медленно, тщательно подбирая каждое слово. Было видно, что ей пока ещё трудно изъясняться, и она перешла на французский.

– Я не скрываю ни от Вас, ни от иных моих искренних друзей, что пока я мало что смыслю в делах управления государством. Именно поэтому я хочу призвать Вас в первые министры Империи. Граф Илларион Иванович и Великий Князь Сергей рекомендовали мне именно Вас, как верного слугу престола, истинно русского человека. Я знаю, что Вы не простой генерал, Вы русская легенда. Господь Бог возложил на меня бремя власти. Я прошу Вас помочь мне нести этот крест. Вы спросили, какие у Вас будут полномочия… Николай Павлович! Я желаю, чтобы Вы разработали для себя такие полномочия, которые позволят не просто именоваться первым министром, но вместе со мною

служить величию России.

Игнатьев немного промедлил. Неловким движением руки в белоснежной перчатке он смахнул накатившие слёзы.

– Ваше Императорское Величество! Игнатьевы всегда верно служили России!

– Скажите, Николай Павлович, как Вы видите деятельность правительства в настоящее время? Уверена, что Вы пришли ко мне не с пустыми руками, а с определёнными мыслями.

Игнатьев немного подумал и ответил:

– Государыня! Россия находится на перепутье. Общество больно крамолой и нигилизмом. Правительству никто не верит, полиции никто не верит. Расстройство администрации и глумление над властью началось с высших чиновничьих кругов Петербурга и пошло в провинцию, потому отсюда же надо начать лечение болезни, подтачивающей наши силы и здравый смысл. Первоначальной задачей своей я вижу очищение государственного аппарата от различных либеральствующих элементов.

Сергей Александрович слушал Игнатьева и понимал, что граф настроен на серьёзные преобразования, но его, прежде всего, волновал вопрос, какими методами и средствами новый канцлер собирается бороться с террористами.

– Скажите, – обратился он к Игнатьеву, – Вы можете гарантировать, что революционная зараза будет искоренена, что престол и Государыня будут надёжно защищены от посягательств?

Игнатьев пояснил, что он не Господь Бог, и может гарантировать лишь то, что сделаёт всё возможное для защиты престола. Граф говорил по-французски, чтобы Императрице было более понятно, что он хочет донести до неё и Великого Князя.

В настоящее время, сказал Игнатьев, Россия вернулась в март 1881 года, в такие же страшные дни, которые последовали после цареубийства. Тогда, четырнадцать лет назад, не удалось сделать верные выводы и найти правильный путь. Испуг отдельных высокопоставленных сановников перед необходимостью перемен привёл к тому, что на долгие годы не удалось дать ответ на роковой вопрос, как и чем положить конец посягательствам шайки злодеев на жизнь русского царя, на жизнь русского народа. Как бы ни были преступны действия фанатиков, борьба со всяким даже и фанатическим мнением возможна и успешна лишь в том случае, когда она не ограничивается одним воздействием материальной силы, но когда заблуждению противополагается верная мысль, данной разрушительной идее – идея правильного государственного порядка.