Александр Ханин - Гессенская волчица

– Но будет ли это законно, Николай Павлович? – спросил министр. – Злоумышленники были арестованы в тот момент, когда положение усиленной охраны не действовало… Это может вызвать ненужные пересуды. Все мы прекрасно понимаем, что военный суд – это проформа, и что все эти одиннадцать молодых людей будут обречены на виселицу. Пепел Ивана стучит в моём сердце, и я, как никто другой, хочу истребить всю эту сволочь. Я никогда не прощу им смерть моего сына! Но не вызовет ли такой шаг власти опасное возмущение в обществе? Государю Николаю Павловичу так и не простили пятерых повешенных декабристов.

– Юридическая казуистика меньше всего меня волнует в данном случае. Закон даёт нам возможность обратиться к военному суду, так почему же мы должны чего-то стесняться? Ведь это просто случай помог охранному отделении обезвредить злоумышленников. А если бы террористам удалось реализовать свой преступный замысел? Нет, Илларион Иванович, общество ждёт от нас именно жестокости. Я говорю о здоровой части общества, а не про либеральных интеллигентиков. Пора преподать жестокий урок, чтобы впредь все знали, что не только за совершённый акт террора, но уже за приготовление к таковому любого ждёт виселица. А впредь нужно быть готовым к возможным судебным процессам, а для этого нужно самым срочным образом новое Уголовное уложение о наказаниях и изменения в уголовное судопроизводство. Мыслимо ли, чтобы государственных преступников судили присяжные?

– Комиссия Фриша 88 88 Фриш Эдуард Васильевич, действительный тайный советник, статс-секретарь. Сенатор. Член Государственного Совета с 1883 г. уже передала в министерство юстиции проект нового Уголовного уложения, – ответил министр. – Я ознакомился и должен заметить, что остался весьма и весьма обеспокоенным… Я не сторонник кровопролития, но все ведь есть предел, и если вчера проект Фриша был возможен для использования, то не уверен, что теперь это допустимо.

Канцлер обратился к Плеве:

– Вячеслав Константинович! Я пока не знаю, что там насочиняли Фриш с его комиссией, но чует моё сердце, что либерализмом там разит за версту, от их проекта. А потому я Вас прошу, посмотрите, что они там сочинили и доложите мне. Четырнадцать лет сочиняли, теперь ещё год будут согласовывать и изучать, потом ещё в Государственном Совете будут обсуждать. А времени то у нас нет совсем. Террористы не дают нам времени на раскачку.

– Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство! – кивнул головой Плеве. – Только либерального уложения нам сейчас и не хватало. В наших судах – либерал на либерале. Прокуроры многие вместо того, чтобы защищать устои государства, вставляют палки в колёса, мешают работать полиции. Ищут любые формальные поводы, чтобы только освободить арестованных… Цепляются к каждому слову в протоколе. Возникает закономерный вопрос, на кого эти прокурорские чины работают, на государство, которое исправно платит им немалое жалование, или же на кого иного.

– Я знаю, Вячеслав Константинович, а потому буду просить Государыню учредить особую комиссию для преобразования порядка управления в Империи. Многое придётся менять. Многое и многих.

– Ваше Высокопревосходительство, – продолжил Плеве, – прошу обратить особое внимание не только на террористов-бомбистов, но и на разного рода кружки, в которых принимает участие всё больше и больше людей. Революционная пропаганда проникает через нелегальные интеллигентские кружки в легальные просветительские учреждения, в земства, в учебные заведения.

– Что же это, – спросил граф Игнатьев, – это революция? Или это новая смута?

– Пока что это лишь подготовка к революции, – ответил Плеве. –

Несомненно, бомбисты представляют угрозу, но все эти любители вести задушевные беседы, рассуждающие о всеобщем счастье, представляют не меньшую опасность для государственных устоев. А мы пока что не готовы эффективно бороться с такими вот агитаторами. Всё заканчивается административной высылкой, но разве можно напугать революционеров такой малостью? Нет, Ваше Высокопревосходительство, нужно беспощадно карать и карать всех этих болтунов. Все эти кружки, все эти разговоры и чтения – это те зубы дракона, из которых может вырасти революция.

Совещание закончилось, утвердив графа Игнатьева в мнении, что действовать нужно быстро и жёстко, а иначе победить внутреннего врага не удастся. Либеральные преобразования покойного Императора Александра Второго не только не были оценены подданными, но явно помогали тем из них, кто поставил своей целью расшатать устои государства. Суд должен быть, прежде всего, верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли Монарха, должен быть солидарен с другими органами правительства во всех их законных действиях и начинаниях. Но ныне судьи и прокуроры превратились в верных защитников всякого сброда, проповедующего крамолу, а это значит, что нужно незамедлительно выстраивать новую судебную систему, пусть далёкую от европейских образцов, но действенную и эффективную …

В тот же день Императрица утвердила введённое в Московской губернии положение об усиленной охране, а уже 27-го мая Московский военно-окружной суд рассмотрел дело по обвинению Ивана Распутина, Алексея Павелко-Поволоцкого, Таисии и Александры Акимовых, Анастасии Лукьяновой, Степана Кролевца, Василия Бахарева, Ивана Егорова, Ивана Войнарского, Николая Пухтинского и Надежды Аракчеевой. Суд работал скоро и мгновенно оглашённый приговор был ожидаем – лишение всех прав состояния и смертная казнь через повешение. Для всех одиннадцати.

Весть о суровом приговоре для одиннадцати молодых людей мгновенно разнеслась по всей России и достигла Европы. Интеллигенция Петербурга и Москвы застыла в ожидании, будет ли приговор приведён в исполнение.

Московский генерал-губернатор Великий Князь Павел Александрович конфирмовал приговор, но сразу же отправил телеграфную депешу на имя Императрицы с предложением помиловать осужденных, заменив смертную казнь каторгой.

Императрица, которой только исполнилось двадцать три года, впервые столкнулась с ситуацией, когда от её личного решения зависела судьба одиннадцати молодых людей. Она никогда не думала, что ей придётся когда-либо принимать решение, казнить или же помиловать, но вот этот критический момент, увы, наступил. Получив депешу из Москвы, Александра Фёдоровна утром 28-го мая пригласила к себе канцлера, министров внутренних дел и юстиции, Великого Князя Сергея Александровича.

От приглашения Победоносцева она отказалась, уже зная любовь обер-прокурора к длительным философским рассуждениям, навевающим скуку.