Василий Сахаров - Вольный Дон

Оглядываю притихших людей, смотрю на своих товарищей и понимаю, что назад уже не повернешь. Раз так, надо продолжать осуществление атаманской задумки, и не осрамиться.

Поклонившись на четыре стороны, я скинул с себя шапку и встряхнул черными, отцовскими, кудрями. Затем, широко размахнувшись, подкинул свой головной убор так высоко, как только смог. Шапка взлетела ввысь, на миг зависла в воздухе и упала мне под ноги. Я сделал шаг вперед, остановился над ней и, во всю мощь, выкрикнул:

– Атаманы-молодцы, послушайте! Я Никифор Булавин, служил в Третьей армии, имею деньги и желаю воевать, но как и вы, не попал в войско Максима Кумшацкого. Кто со мной на море Хвалынское пойти желает, басурман погонять, полоняников наших освободить и рухляди набрать!? Кто готов рискнуть!? Выходи ко мне, полсотни казаков прокормлю, смогу одеть, обуть, через море перевезти и за собой повести!

Еще секунду продлилось затишье и, резко, без переходов, весь майдан зашевелился, загудел и зашумел. Что кричали люди, особо не слышно, все сплелось в один гул, который наполнил пространство вокруг, и я оказался в самом эпицентре этого звукового удара. Мои ребята от этого как-то даже немного сжались, но я хлопнул здоровяка Михаила Кобылина в плечо и сказал:

– Все хорошо, односумы, так и должно быть. Шире плечи, казаки!

Ватажники приободрились, почти сразу начали выходить первые желающие пойти со мной, и вот тут уже я удивился. Предполагалось, что будет тридцать, может быть сорок человек из голытьбы и молодежи, а недостающих людей придется набирать в дороге из верных отцу казаков, кто в тени находится. Но те, кто выбирался из человеческой массы, почти все были справными казаками, и майдан снова притих, поскольку люди ничего подобного тоже не ожидали. Народ увидел нечто необычное, а я, поняв, что все идет даже лучше, чем мне грезилось в самых радужных мечтах, еще больше приободрился и начал стандартную процедуру принятия воина под свою ответственность.

Первым передо мной остановился тот самый казак, которого спрашивал про обстановку на майдане всего три минуты назад, и я задал ему первый вопрос:

– Здрав будь, вольный человек. Кто таков будешь?

– Сергей Рубцов с Хопра.

– Что умеешь?

– Пушкарь, саблей машу хорошо и стреляю прилично.

– Что из оружия имеешь?

– Саблю, два кинжала, два пистоля и фузею.

– Где и с кем в походах был?

– По юности крымских байгушей-конокрадов гонял. Потом на Тереке в Червленской станице жил, с кумыками резался, а последние пару лет на Дону и в Третьей армии атамана Беловода. Был рядовым бойцом, десятником и полусотником, а до сотника не поднялся, война окончилась.

– Лошадь имеется?

– Да.

– Готов мои приказы слушать, как слово батьки своего?

– Если долю в добыче дашь, и с припасом да одеждой не обидишь, я с тобой.

– Перекрестись, – Рубцов размашисто перекрестился, и я кивнул за спину. – Становись в строй.

Казак встал рядом с ватажниками, и передо мной появляется следующий боец. Мощный дядька лет под сорок в алом «запорожском» кунтуше и высокой шапке из черных смушек, из-под которой выглядывает длинный русый оселедец. Как завершающий штрих в его облике при нем очень дорогое оружие и парчовый кушак как у знатного старшины. Оказалось, что это бывший писарь Кощевского куреня Сидор Лучко, который по какой-то причине ушел с Сечи на Дон и теперь желает встать под мое начало. Такие вот дела, и по-хорошему, ему надо бы отказать, писарь должность в курене хорошая, а тут рядовым рубакой идет, странно это. Однако причин для отказа нет, воин Лучко знатный и опытный, и мой отряд получает второго бойца. За ним появился третий, четвертый и так далее до пятидесяти человек. И когда ватага уже была набрана, в очереди стояло еще три десятка человек, так что, уже не обращая внимания на предполагаемую вместимость расшивы, которая ждет меня в Царицыне, я взял еще семь казаков.

Так все и меняется. Проходит двадцать минут, и надо мной уже никто не смеется, ибо каждый, у кого на плечах голова, а не тыква, понимает, что ко мне настоящие казаки пришли, а не какие-то нищие неумелые оборванцы из беглых. Ватага строится и под командованием Сергея Рубцова покидает майдан, а я, в сопровождении Ивана Черкаса, перехожу на другую сторону площади.

Под одобрительный говор людей, раскланиваясь с донскими старшинами, которые дали мне денег на ватагу, я иду в войсковую избу. Отряд должен быть записан в войсковых бумагах и мое появление здесь не вызывает ни у кого вопросов или каких-то подозрений. Однако за мной увязывается хвост из нескольких любопытствующих старшин, и я должен быть сдержанным, но в то же самое время и немного хамоватым, как и полагается командиру вольных ватажников-отважников.

Я в войсковой избе и по случаю схода гулебщиков здесь некоторая перестановка. На входе в большой и просторной горнице стоит широкий стол, а за ним полковник Лоскут и пара писарей. Отец тоже здесь, расположился немного в стороне, рука на атаманской булаве, слева и справа верные казаки из конвоя. Подхожу к столу и, немного выставив вперед правую ногу, приветствую всех присутствующих:

– Здравы будьте, атаманы.

– И тебе здравия, – отвечает отец. – С чем пришел?

– Вольную ватагу собрал и хочу с ней на море Хвалынское пойти.

– Сколько у тебя людей?

– Шесть десятков и еще два.

– Имеешь ли все потребное для нелегкого похода?

– Всего хватает.

– Ну, ступай с Богом!

Голос отца совершенно нейтрален, старшины это видят и пускай. Поворачиваюсь к Лоскуту, отвечаю теперь уже на его вопросы о ватаге, писари быстро записывают мои слова на бумагу, и мы с Черкасом покидаем центр власти Войска Донского.

Вот и все, теперь я уже сам по себе и никто, кроме моих казаков, мне не указ. Как говорится, все в твоих руках, действуй, Лют.

Мы с Иваном огибаем майдан, на котором слышен голос очередного атамана, набиравшего себе воинов, кажется, это был Сидор Белый, восточными воротами выходим из города и вливаемся в очередную гомонящую и вооруженную человеческую массу, которая расположилась сразу за стенами Черкасска. Быстро находим свой отряд, казаки сидят полукругом, и я, без промедления, выхожу в середину.

– Ну что, никто не передумал со мной в поход идти?

Этот вопрос я обязан задать и ответ на него совершенно стандартный:

– Нет!

– Решено, мы с тобой!

– Слово сказано, и назад его не вернешь.

Нормально, так и должно быть, хотя я по-прежнему удивлен тем, что взрослые мужики (пардон, мужчины, за мужиков здесь кровью взять могут, как за тяжкое оскорбление) принимают мое верховенство над ними. Совершенно понятно, что человек пять казаков – это булавинцы, а остальных-то какой волной притянуло? Не ясно, но чего только в жизни не случается, тем более в таком вольном сообществе как наше.