Олег Касаткин - Корона и венец

«Санкт-Петербургские Епархиальные ведомости». 2 июня 1890 года

Торжественный чин Православия в маленькой придворной церкви Гатчинского дворца – когда я приобщилась к этой великой вере – произвел на меня громадное впечатление, оставшееся на всю жизнь. впоследствии мне приходилось присутствовать на торжественных богослужениях в разных местах… Но описанное богослужение по силе впечатления осталось у меня наиболее памятным, и доныне незабываемым. Moгy теперь смело сказать, спустя уже почти шесть десятков лет, что именно тогда я полной грудью вдохнула то, что является русской православной верой, цeрковным преданием и русским духом. Им нельзя научиться по книгам или проповедям: их можно только воспринять сердцем и во всей полноте…

Елена Филипповна, Вдовствующая Императрица Всероссийская

«Мое жизнеописание»

Первая редакция, издательство «Голубь» Москва. 1951 год.

30 мая 1890 года. Брест-Литовск.

Георгий в мрачном молчании изучал доставленные этим утром фельдъегерем бумаги. привез их курьерский поезд из столицы – куда доставил с Урала – из Екатеринбурга – только-только началось прямое железнодорожное сообщение – и вот что привезли.

Судьба словно изощряясь в каверзах преподнесла трагический подарок к скорой свадьбе.

Губернские газеты с кричащими разворотами, отчеты и рапорта на орленой бумаге, картонки со снимками…

Все прошедшие почти два года каверзы и несчастья исходили от людей. Сейчас свое слово сказала стихия. Точнее – огонь.

В этот роковой для Невьянска день, 23 мая ничего не предвещало ужасного несчастья жителям, занимавшимся своими делами.

И вот ровно в полдень, как только куранты на Невьянской башне сыграли свою мелодию: недалеко от торговой площади, загорелась усадьба мещанина Савелия Чуфелина. Как потом выяснили, вспыхнула от недогляда и неосторожности олифа, которую варили в бане. Пламя моментально охватило все подворье и соседние дома. Ударил набат, но пока сбежался народ, пока привезли старенькие пожарные насосы, пылали уже полдюжины домов… Через какую-то четверть часа огонь охватил все окрестные улицы. В патриархальном заводском поселении тушили пожар обычно всем миром: били в набат, и на помощь погорельцам сбегались соседи не только из окрестных домов, но, бывало, и из соседних улиц, кто с багром, а кто с ведром. Может и удалось бы потушить, но ветер… проклятый ветер! В дело вступила городская пожарная команда, затем заводская… Тщетно – ветер усиливался, разнося пламя все дальше и дальше, а машины был ветхим и много раз уже чиненные. Бывало что из прохудившихся шлангов, больше выливалось воды наземь чем в огонь.

Видя тщетность усилий большинство жителей бросили тушить огонь – их теперь волновало лишь свое имущество. Началась паника. Вспыхивали все новые дома, из-за усиливающегося жара огонь охватывал их сразу, целиком, люди бросались в горящие дома, в надежде спасти хоть что-нибудь – и сами сгорали. Не успевшие убежать от огня, прятались в подвалы и погреба – чтобы сгореть или задохнуться.

Всего через два часа почти все левобережье Невьянского пруда было охвачено пламенем.

Настоящий огненный ураган метался над городком, поглощая все на своем пути. Жар, шум, треск, яростные вихри огня и черный, клубами, дым… Огненная стихия набирала силу, распространяясь и пожирая все, что было на её пути… Вся центральная часть городка обратилась в гигантский костер, простиравшийся в длину более чем на версту и в ширину на сотню сажен. Сгорела каменная староверческая церковь, горели торговые ряды, склады, лавки… Среди этого моря огня, в облаках черного дыма неколебимо высилась лишь Невьянская башня да белая громада собора….

Люди спасались бегством, но в раскаленной атмосфере вспыхивали одежда, волосы, вещи, которые люди пытались унести с собой. Через плотину и пруд люди бросились к Нагорной части завода. Вода почти кипела, у тех, кто находился в воде, вспыхивали волосы, плоты тлели. Сильный порыв ветра перебросил огонь через обширный пруд, – и заполыхала и Нагорная сторона Невьянска… Народ в ужасе стал разбегаться кто куда – за город, в поля… Брандмейстер Епифан Попов кажется единственный сохранил отвагу и твердость духа – все усилия городской пожарной команды бросил на спасение от огня плотины. Ибо если бы огонь ее уничтожил, то к пожару прибавилось бы еще наводнение, вал которого смел бы все ниже его по течению Нейвы на много десятков верст… Но в других местах огонь был полновластным хозяином.

Возвышающаяся над Невьянским заводом гора Большая Лебяжка что на правом берегу Нейвы какое-то время оставалась нетронутой огнем. Но вскоре там заполыхали расположенные там склады древесного угля – несколько десятков тысяч коробов.

(Как уже выяснил Георгий – железо на древесном угле в России еще выплавляют. И дело не в отсталости и дешевизне леса. Сталь эта – марки «старый соболь» – высоко ценится за свою прочность.)

Короба пытались забросать землей, но хорошо просушенный уголь предназначался для доменных печей и столь жалкие меры ничего не дали – жар был настолько велик, что выжег до корней траву и кустарник вокруг.

Жители нагорной части, находившиеся на пожаре, увидев, что заполыхали их собственные дома, бросились через плотину к себе. В этот момент сильный порыв ветра обрушил на плотину тяжелый деревянный заплот, придавив до смерти множество народу…

Только вызванные по еще не сгоревшему телеграфу из Екатеринбурга и Нижнего Тагила пожарные машины – среди которых был и отличный шведский самоходный паровой насос – спасли город от окончательной гибели в огне. Стих огонь только ближе к вечеру.

К тому времени в целости остались лишь северная часть города: менее тысячи домов.

В итоге более чем две трети Невьянска, сейчас являют собой гигантское пепелище, груды головней, закопченные остовы высоких печных труб, смятые листы обгорелого железа и пепел – один лишь пепел кругом… В пруду плавали обгорелые пожитки невьянцев, бревна, перевернутые лодки и трупы утонувших и обожженных обывателей.

Тут же были фото изображавшее зрелище чудовищного опустошения: груды обгоревших бревен – все, что осталось от жилых домов, закопченные церкви и купеческие особняки, с искореженными листами железа на крыше. Еще прилагалась трагическая панорама обгорелого города снятая с Невьянской башни.

Ко всему этому прилагался сухой отчет пермского генерал-губернатор Василия Викторовича Лукошкова.

В нем были только цифры и факты – но они лучше чем любая патетика говорили что последствия бедствия поистине ужасны.

Почти две с лишним тысяч домов сгорели дотла, без малого семь с половиной тысяч человек остались без крова.