Леонид Гурунц - Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982

Борясь за шелковицу, Гурунц верил не только в свои силы, но и в самое тутовое дерево: "Снова в горах рубят тутовое дерево. Снова слышу ненавистный свист топора. И я говорю не прощай, а здравствуй, шах-тута! Как бы тутовое дерево ни били, ни терзали, какой бы грубый ветер не обкатывал его, оно живет, упрямо и гибко расправляясь после каждого удара. И, подобно вьетнамскому бамбуку, может рассказать историю, полную страданий, и все же – победную…"

Десять лет я жил и работал врачом на Камчатке и последние годы пребывания там вел систематическую переписку с Леонидом Гурунцем. Далекий полуостров был для меня своеобразной стартовой площадкой, откуда я начинал путешествия на плоскодонках по морям и рекам. Словом, был я, как говорится, легок на подъем. И когда Гурунц в одном из писем предложил совершить вместе с Шагеном Мкртчяном совместное путешествие по родному нам Карабаху, я тотчас же согласился.

…Когда осенью шестьдесят девятого по завершении путешествия я уже возвращался из Карабаха на Камчатку, всю неимоверно долгую дорогу ловил себя на мысли, что жизнь моя была бы обкрадена, обеднена, если бы не обязывающий к действию поход по дорогам и весям родины, которая переживает трагическое время. До того я знал, что в Арцахе есть трудности, сложности. Но я увидел поистине агонизирующую родину. Как врач я не только чуть ли не в каждом населенном пункте ставил социальный диагноз, но и определял прогнозы, которые представлялись мне более чем печальными, если не сказать, роковыми, фатальными. Железная дорога, которая в годы войны привозила раненых с фронта в Степанакерт, проросла травой, ибо она теперь уже кончалась в Агдаме, в 25 километрах от столицы НКАО. Бурно развивалось овцеводство – за счет поголовья свиней. Нетрудно догадаться, с какой целью это делалось. Для того, чтобы количество азеров в Карабахе росло не только за счет чабанов, из Баку перевели в Степанакерт армянский педагогический институт, в котором открыли азербайджанский факультет. И начался прием студентов азеров не только из Шуши и Агдама, но и из Кировадаба и Ленкорана, Нахичевана и Баку, не говоря уже о наплыве в Степанакерт пантюркистских проповедников, закомуфлированных под профессорско-преподавательский состав.

Так что и впрямь не трудно было предвидеть, что ждет Карабах через десять-двадцать лет. Тем более, что трагический пример был у нас перед глазами: судьба армянской Нахичеванской автономной республики, где практически не осталось армян-аборигенов. Такую же участь пережила огромная армянская историческая область Гардман, куда входил весь окрест Гандзака (Кировабада), а также Ханларский, Дашкесанский, Шамхорский, Гетабекский, Таузский, Казахский районы. Держался лишь Арцах. Но и он медленно, но верно приближался к краю пропасти.

И не миновать бы беды, если бы у самого её края, рискуя собственной жизнью, не стояли, как стена, неистовый Леонид Гурунц и его соратники, ставшие провозвестниками Карабахского движения – этого спасительного для армянского народа Аварайра XX и XXI веков.

Зорий БАЛАЯН

Записи, которые я веду, конечно, не подлежат обнародованию, по крайней мере в ближайшие десятилетия. Но я все же веду их, уподобляясь сказочному брадобрею царя Мидаса. Помните, не смея разгласить тайну, но и не умея молчать, он вышептывает ее по ночам в глухом, безлюдном лесу.

Но мы знаем и другую сказку, тоже о брадобрее, очень похожую на эту. Александр Македонский, как повествует предание, имел рога, о существовании которых знал только его личный брадобрей. Долго томился несчастный, не зная, как поступить с этой тайной: разглашать ее – рисковать жизнью, а молчать было невмоготу. Брадобрей Македонского нашел другой выход. Тайну эту вверял одинокому колодцу в степи, в который, наклонившись, вышептывал:

– У Александра Македонского на голове рога. У Александра Македонского на голове рога…

Прошли годы. Много, много лет. Однажды пастух, пасший свое стадо вблизи этого колодца, увидел: на дне его растет камыш. Он опустился в колодец, выбрал одну камышину и смастерил себе свирель. Но когда он принялся играть на ней, то вместо песни, вдруг из нее полетели слова:

– У Александра Македонского на голове рога. У Александра Македонского на голове рога…

Вот и я надеюсь на сказочную свирель. На пастуха, который извлечет из этих записей крик моей души. Доведет до потомков этот мой скорбный глас.

Это не костры дружбы. Не костры братства. Это костры национализма. Костры, в огне которых горит наше святая святых – дружба. Костры, разжигающие вражду между народами.

Здесь пойдет речь о кострах, не объединяющих нации, а разъединяющих, о новоявленных нацистах, проводящих политику угнетения одной нации другой, политику национальной дискриминации и вражды, о тонущем корабле без сигнала бедствия. И все это под марши интернационализма, под маской благополучия и прикрытием словесной мишуры. И все это в Карабахе, маленьком Карабахе, у которого так много больших врагов. Вот о каких кострах мы хотим рассказать здесь.

Стало модно говорить о Карабахе, искать ему место на земле. Мартышкин труд! У Карабаха есть своё место. Это его горы, его нетленный Гандзасар, седой Амарас, его неповторимая мужественная история, история Армении со всеми ее болями и радостями. И не по зубам разным васакам-кеворковым сдвинуть – мой Карабах – с места хотя бы на один вершок.

Никто теперь не сомневается, что жалобой никого не разжалобишь. Жалобу просто не читают. А если читают, то в отделах писем. И пересылают местным властям. А чаще всего она попадает в руки тому, на кого жалуешься. В этом я убедился, ввязавшись в драку за Карабах. А драка была постыдная: недоумок Кеворков – Васак Сюнеци – плюнул нам всем в душу, оскорбил Карабах, его историю. Я, как и многие другие, посмел заступиться за Карабах, за его честь. Стал писать письма, телеграммы. Во все высокие инстанции. Что-то доказывать, убеждать. Не вышло. Шишки нажил, а пользы от всей моей писанины ни на грош. Непотухающие костры народного бедствия горят во всех уголках Карабаха и нет им конца.

Под рукой у меня нет полных документальных данных, свидетельствующих о широте и размере этих бедствий. Для этого нужна статистика, нужны анализы, обобщения. Надеюсь, это сделают другие. Я только о том, что вижу, что в поле моего зрения.

Но сперва о самом Карабахе

Нагорный Карабах – моя любовь и постоянная боль. А когда твой родной болен, ты страдаешь вместе с ним. Карабах мой болен серьезно. Мой родной отторгнутый Карабах, моя Хиросима! Как мне спасти тебя от твоего тяжелого недуга, имя которому – ЗЛО!

«Армения была перекрестком веков и судеб, катастроф и взлетов, варварства и прозрения, и каждый камень на ее дорогах имеет следы крови и огня, следы взгляда гения и мозолей строителя. Надо уметь только вглядываться в эти обожжённые благословенным солнцем камни. Надо только уметь читать по этим камням живую душу истории народа, его борьбы и страданий, его мужества и терпения, его неистребимой веры в торжество своей судьбы».