Милован Джилас - Лицо тоталитаризма

Часть письма, в которой Ленин предлагает съезду увеличить число членов Центрального комитета до 50 – 100 человек и поддерживает Троцкого в вопросе Госплана, была в тот же день передана Сталину как генеральному секретарю партии. Сталина, судя по всему, охватили подозрения, что Ленин сближается с Троцким, и он по телефону осыпал ругательствами жену Ленина Н. К. Крупскую – под предлогом, что она, невзирая на советы врачей, допускает политические обсуждения и подвергает опасности жизнь товарища Ленина. Неизвестно, пожаловалась ли Крупская Ленину, но это вполне вероятно: уже в диктовке от 25 декабря говорится, что "тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть"2, а через десять дней, 4 января 1922 года, прибавлена и следующая заметка:

"Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом (думаю, что эта часть фразы должна была бы звучать: "ни в чем не отличается от Сталина, кроме одного перевеса". – М. Дж.), именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение"3.

Сразу бросается в глаза, что "завещание" не отличается ленинской остротой и точностью выражений: оно неопределенно и двусмысленно, в особенности в наиболее ответственных местах. Ленин явно знает о конфликте Сталина с Троцким и предугадывает его значение. Но в первой диктовке, от 23 декабря, он избегает говорить об этом открыто и в виде лекарства предлагает увеличить число членов ЦК на 50 – 100 (вместо тогдашних 27) человек "…для усиления авторитета ЦК и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата и для… всех судеб партии" (вероятно, надо было написать: для судьбы самой партии".- М. Дж.).

Просто непонятно, как человек, обладающий такой проницательностью и таким политическим опытом, раскалывавший свою собственную партию до тех пор, пока она не приобрела облик, соответствующий его замыслу, оказавшись во главе величайшей революции и гигантского государства и испытав ядовитое опьянение "историей" и властью, как такой человек смог узреть в увеличении количества членов ЦК чуть ли не откровение и спасение "всех судеб партии"! Что случилось с Лениным? Разве его ум настолько ослабел, что он, всегда считавший, что главное – это принципы и сила, вдруг начал придавать значение цифрам? Разве он забыл о диалектике, о неизбежности наличия противоречия в каждом явлении? Где ленинское проникновение в сущность спора между Сталиным и Троцким? Ленин как будто впервые испугался угрозы разрушения партии, которой он придал формы и указал цель.

Непонятно также, почему Ленин только в следующей диктовке, 24 декабря, упомянул Сталина и Троцкого и их возможные расхождения. Как будто за ночь он передумал и отважился на большую откровенность.

"Наша партия, – диктовал он 24 декабря, – опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения"4.

Выражаясь весьма нечетко, забывая о своей неизменной и освященной "диктатуре пролетариата", Ленин здесь, очевидно, опасается распада "союза" рабочих и крестьян. Но это явно не имеет никакой ни логической, ни фактической связи с текстом, который следует вскоре за этим:

"Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на ближайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.

Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек (вчерашние чары чисел не покидают Ленина! – М. Дж.).

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС (Народный комиссариат путей сообщения. – М. Дж.), отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела"5.

Ленину и в голову не приходит хотя бы для самого себя, в предсмертный час, разобраться в том, как это могло произойти, что при советской власти, которая "в миллион раз демократичнее самой демократической буржуазной республики"6, один человек "сосредоточил в своих руках необъятную власть". Очевидно, он испугался не только за партию, но и за свою собственную власть, гораздо более необъятную, чем та, которой тогда обладал его генсек Сталин. И у Ленина обнаруживается хорошо известная "человеческая слабость", проявляющаяся тем заметнее, чем больше "историческая роль" данного человека – отождествление идеи с властью, а власти с собственной личностью.

Но это уводило бы нас в сторону от вопроса: кого из своих сотрудников Ленин считал наследником? Очевидно, это ни Сталин, ни Троцкий – первый слишком груб, а второй – зазнавшийся администратор. Никого из других выдающихся членов ЦК Ленин также не считает достойным быть его наследником.

"Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью (дело идет об их выступлении против переворота, то есть Октябрьской революции. – М. Дж.), но что он также мало может быть ставим "им" в вину лично, как небольшевизм Троцкому"8. (Дело в том, что Троцкий до самого 1917 года был во фракции, противостоящей ленинским большевикам. – М. Дж.)

Обратите внимание на логику, а кстати, и на лояльность – по какой причине Ленин говорит об "октябрьском эпизоде Зиновьева и Каменева", подчеркивая, что он "не был случайным", хотя их за него и нельзя обвинять? Почему он подчеркивает "небольшевизм" Троцкого? Когда дело касается власти, то не вредно на всякий случай припомнить и уже "прощеные" "ошибки"…

Ленин упоминает и двух более молодых членов ЦК, но тоже – хваля их в первой половине фразы, чтобы укорить во второй: