Юлия Маркова - Победителей не судят

Штурмующие Кенигсберг большевистские армии потеряли чуть меньше четырех тысяч человек – совершенно ничтожные потери для операции таких масштабов, а обороняющиеся германские войска потеряли сорок две тысячи солдат и офицеров убитыми и семьдесят тысяч пленными. Операция, как сказал господин Соломин, проводилась по-суворовски – не числом, а умением. Мне пришлось признать, что в ту, нашу первую войну, русское воинство ни разу не смогло добиться подобных успехов на поле боя. Неудивительно, что потомки берегут память предков и не предают ее.

Поселили нас в лучшем пятизвездочном отеле «Radisson Kaliningrad» в самом центре заново отстроенного после той войны города, в котором совершенно не осталось немцев. С одной стороны от отеля находился проспект генерала Черняховского. С другой стороны – площадь Победы с величественным монументом в честь разгрома Германии и православным собором Христа Спасителя. Этот храм был больше всего нужен моей душе… Я хотел разобраться в себе, отстраниться от мирской суеты со всеми ее фальшивыми чудесами; ибо не чудеса это на самом деле, а обычные изделия рук человеческих.

Поэтому, оставив вещи в номере и едва бросив взгляд на его великолепную обстановку, мы с Верой Николаевной и Леонидом отправились в собор, чтобы утешить свои души и поставить свечки за упокой русских воинов, погибших на этой и всех прочих войнах. Потом, выйдя из собора, мы пошли не в гостиницу, а на площадь Победы, чтобы, по местному обычаю, постоять у колышущегося на ветру пламени вечного огня, означающего неугасимую в веках доблесть русского воинства.

Вечером, когда мы уже почти привыкли к здешним реалиям, поняв, что большевики принесли России не только зло, пришел господин Соломин. Он сказал, что забронировал для нас билеты на завтрашний рейс в Москву. Но завтра (то есть уже сегодня) никакого рейса не было, потому что стало известно, что здешняя Польша напала на наш СССР из-за того, что тот воюет с тамошним эмигрантским польским правительством, а также вторгся в отделившуюся от России здешнюю Украину. А так как эта Россия – союзник нашего СССР, то воздушное пространство над Балтийским морем и Польшей до окончания боевых действий закрыто для пролета гражданских воздушных судов. Вы что-нибудь поняли? Я тоже. Но в любом случае остается только сидеть и ждать у моря погоды, буквально из партера наблюдая за местной войной, или, как тут говорят, «Финалом хохлосрача».

Тем более что для этого были все возможности. Таких наглых журналистов, лезущих с камерой и микрофоном в любую дырку, в нашем мире не встречалось. Несколько телевизионных каналов, и среди них несколько европейских, наперебой предлагали свою точку зрения на происходящие события, и зачастую от сказанных с экрана слов хотелось набить им физиономию. Где-то там, пока еще далеко от этих мест, на галицийских полях, умирали люди, в том числе русские люди, и в ближайшее время в войну могла втянуться вся здешняя Европа. А эти болтуны на полном серьезе обсуждали, кто от этого больше получит выгод и какие дополнительные возможности имеются у противоборствующих сторон.

Господин Соломин сказал, что если тут станет по-настоящему опасно, то нас немедленно переправят обратно в сорок первый год. Никто нашими жизнями рисковать не станет. Ведь в Российскую Федерацию можно попасть и через Смоленск, Москву, Ленинград-Петербург, Воронеж, Курск, Ростов-на-Дону, и так далее…

8 апреля 2018 года (18 сентября 1941 года), Утро. Киев-2018, штаб Украинского фронта

Командующий фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский

Когда три недели назад я получил приказ на проведение Освободительного похода на Украину-2018 года, у меня не было никаких сомнений в абсолютной правильности этого шага. Люди тут были хоть и заморочены четвертью века враждебной пропаганды, но были способны к позитивной реморализации 10 , а следовательно, подлежали реабилитирующим мероприятиям, которые могли вернуть им возможность вести нормальную жизнь, а не только ненавидеть «москалей» и скакать на площадях.

На самом деле последняя часть моей фразы – это местный фразеологизм. Если сесть и задуматься над тем, что именно произошло на Украине после распада СССР… Кое-кто может сказать: «Зачем тебе думать? Ты же военный, целый генерал. Фуражка там, или папаха по зимнему времени, на голове держится – и ладно. А если что надо, достаточно только приказать – и подчиненные все необходимое принесут в зубах. Но, как говорил герой одной очень понравившейся мне кинокомедии будущего, «это не наш метод». Во-первых, потому, что генерал, которому голова нужна только для ношения фуражки, бывает хорош до первого выстрела в войне. А что бывает потом, мы проходили и в русско-японскую, и в германскую, и даже в гражданскую, когда и у наших, и у белых на первый план выступили совершенно неожиданные личности, а генералы старой армии (ну, может быть, за исключением Деникина) как-то потерялись, или, потерпев поражение, быстро сошли со сцены. Во-вторых – товарищ Сталин, назначив меня командующим Украинским фронтом, не направил сюда никаких иных властей – ни временных гражданских, ни партийных. А обычные для нашей страны представители советской власти тут еще отсутствуют. Их надо будет еще избрать. Но это только после той самой позитивной реморализации и социальной реабилитации большей части местного населения. А пока в городах, районах и областях есть военные комендатуры, в них – военные коменданты, и все это вместе подчиняется мне и (по политической части) члену военного совета фронта дивизионному комиссару Леониду Брежневу. А мы подчиняемся только товарищу Сталину. И точка!

Так что, если не думать, то дров можно будет наломать – до конца жизни печь топить хватит. Как говорят умные люди, после распада СССР значительная часть украинского народа захотела сменить идентичность с советской на европейскую или даже, хуже того, американскую. Когда какой-нибудь человек начинает воображать себя кошкой или собакой, бегает на четвереньках, виляет отсутствующим хвостом, мяукает или лает, то к нему приезжают врачи и увозят в специальное заведение с обитыми матрасами стенами, где ему пытаются вправить на место вывихнутую психику.

Возникает вопрос: каким образом можно увезти в дом скорби несколько миллионов украинцев, вообразивших, будто они це-европейцы, и что Америка, и, тем паче, «весь мир» – с ними? Ради этой идеи они готовы жечь на площадях покрышки, скакать, собравшись вокруг этих костров, изображая из себя бабуинов во время гона, а также убивать своих сограждан, которым все это кажется дикостью. К тому же времени, когда товарищ Сталин решил излечить этот «дом скорби» с населением в несколько миллионов душевнобольных, самые буйные его обитатели, совершив госпереворот, захватили в ней власть. И теперь все прочие сограждане – больные в легкой форме и совершенно здоровые – были вынуждены жить с психами в одном государстве, постепенно заражаясь националистическим психозом как от своих соседей, так от пропаганды, которую ведут средства массовой информации.