Валерий Елманов - Капитаны в законе

С заготовками для самих монет тоже предстояло повозиться. Крутили, мудрили, как лучше отмерять, но затем пришли к выводу, что лучше всего поначалу сделать десяток глиняных трубок и обжечь их. Внутренний диаметр сделать точно таким же, как и у одной из широко распространенных монет – французской турнозы. В каждую трубку заливается по пять расплавленных серебряных гривен. Получившуюся заготовку, сделав тщательнейшие замеры, предстояло разрубить на двести частей. Ну а далее можно приступать к чеканке.

Словом, возни затея сулила много, но… глаза боятся, а руки делают.

Правда, рукам этим для начала требовались инструменты. Да не абы какие, а уже привычные для мастера, чтоб сами в руку ложились. Покупать, слава богу, не требовалось – лежали готовые в Липневке – но пришлось с самого утра отправлять за ними Заряницу, придав ей на всякий случай с десяток ратников.

А еще требовалось составить письмо от Гедимина. Тоже, разумеется, черновой вариант. Его поручили Изабелле. Понятно, что текст, прежде чем везти в Литву, придется десять раз черкать и пять раз переписывать, но начинать составлять его следовало тоже сейчас, откладывать ни к чему.

Да и у самих друзей дел хватало. Во-первых, опрос свидетелей на торжище – кто, когда и в каких размерах пострадал от Рубца и его подручных. Это досталось Улану, как более дотошному в таких делах. А Сангре иное, но не менее важное – провести опознание покойного киллера – не век же в леднике его тело хранить. И дело не в запахе, просто чем больше разложится, тем меньше шансов, что его опознают.

Народу в княжеском порубе оказалось немного – всего полтора десятка человек. И не потому, что тишь да гладь на Руси, а просто по большей части разбойный люд до Твери довезти не поспевали. Кто-то от ран по пути умирал, но по большей части прямо в лесу оставляли. С лихими людишками же во время поимки никто не церемонился, валили саблями да стрелами. Потому-то сидели в основном местные, городские, на-вроде Алыря с Балудой – надо же было Рубцу время от времени кого-то хватать, чтоб остальные особо не распускались.

Первая партия из пяти человек прошлась мимо вынесенного из ледника и уложенного на травку убийцы без толку. Не признал никто. Хоть и старались все, таращились, что есть мочи, жаль было свободу обещанную упускать.

Во второй вроде сыскался один, но то оказался ложный номер. Сжульничать тать решил, вот и сказал про знакомую рожу. Однако Сангре хоть и не обладал столь отточенным мастерством вытягивать из людей показания, как Улан, но и лопухом не был. Потолковал с брехуном по душам, отведя его в дальний уголок, живо нашел кое-какие несуразности и несовпадения в его рассказе, после чего отвесил подзатыльник позвончее – не сильно, для ума – и отправил к остальным в яму.

Последняя пятерка вновь дружно руками развела. Получалось, так и останется киллер безызвестным. И хотя Петр изначально не больно-то рассчитывал на это опознание, все равно расстроился. И когда стражник, приставленный к ямам, поинтересовался, вести ли тех двух, коих вчерась в поруб кинули, безучастно отмахнулся.

И как сей жест понимать – поди догадайся. Но судьба вновь на выручку поспешила – не желая сидеть до вечера без дела, а тут какое ни на есть, а развлечение, стражник понял равнодушный жест как согласие. И привел.

Поначалу Сангре даже подивился – всего сутки просидели Алырь с Балудой в порубе, а выглядели совсем иначе. И одежду успели в какой-то дряни перемазать, и от самих пованивало. Впрочем, по сравнению с остальными сидельцами выглядели они чистюлями, ну да сутки – не месяц и тем паче не год, успеют сравняться с прочими.

Изменилось и их поведение. Алырь уже не хорохорился, не ерепенился, Балуда тоже языком не тарахтел без умолку, помалкивал. Когда они прошли мимо киллера, Сангре уж было поднялся с корточек, но тут его окликнул слегка приотставший Алырь.

– Слышь-ко, боярин. А кому сказывать, что видал мертвяка?

– Мне, – оживился Петр.

– И точно на волю пустишь?

Сангре кивнул, но жулику этого показалось мало. Резон в его сомнениях имелся. Одно дело, когда давний сиделец, а другое – едва попавший. Что ж за суд такой и какая ему может быть вера, если ныне сажают, а завтра выпускают. Потому Михаил Ярославич может и удержать. Выказав сомнения вслух, он заявил:

– Пущай князь мне самому слово о воле молвит, тогда и я тебе как на духу.

– А если брешешь?

– Собаки брешут, боярин, а я сказываю, – огрызнулся Алырь, но спохватился, и, понизив голос, пояснил: – Эвон, сколь я далече стою от Балуды, зри.

Ну?

– А теперь повели, чтоб его еще дале отвели, дабы ты точно знал, что он меня не слышит.

Сангре пожал плечами, но была просьба невелика, да и куда тому бежать со связанными руками. Петр повелительно махнул рукой остановившемуся стражнику и распорядился, чтобы он отвел Балуду на двадцать шагов подальше.

– Вот и ладно, – кивнул Алырь. – А таперь слухай. Коль князь волю самолично посулит, ты нас с ним вовсе в разные углы разведи и все равно мы с ним одно и то же об ентом мертвяке скажем.

– Так ведь молчит твой напарник.

– Это покамест, – усмехнулся Алырь. – Память у него не ахти какая, похуже моей, да и зрит ныне одним оком, эвон как второе заплыло, а ежели как следует присмотрится, непременно признает. А коли нет, ты ему два словца, кои я тебе шепну, передашь для освежения головы, и все.

– И имя его назовете?

– Вмиг. Ежели хотишь, я прямо теперь его тебе поведаю, да не одно, а два.

Пришлось вести обоих, но по-прежнему соблюдая весьма приличную дистанцию, чтоб не сговорились по дороге, к княжьему терему. Потенциальный свидетель оказался прав. Поначалу, узнав о том, что видок не далее как вчера угодил в поруб, Михаил Ярославич и впрямь заартачился, но Сангре напомнил о княжеском слове и тот, хоть и с видимой неохотой, но согласился предоставить жулику свободу. Правда, одному – второй все равно отправится в яму. Да и этого одного на усмотрение самого дознатчика. Коли он решит, что сообщение стоящее, пусть отпускает. Сказав это, Михаил Ярославич незаметно подмигнул, давая понять, каким должно стать «усмотрение» Петра.

А чтобы жулики ничего не заподозрили, князь сделал оговорку. Мол, отпущенный до завтрашнего утра из города должен исчезнуть. И коль он сызнова появится в Твери, поруба ему не миновать.

…Увы, но о покойнике Алырь знал немного. Да и видел его всего ничего, три дня, когда они с Балудой, бредя из Дмитрова и заплутав в лесу, неожиданно угодили в тайное логово разбойничьей шайки. Была она невелика, всего-то семь человек. В главарях же и ходил этот киллер, которого все прочие называли Третьяком. Прожили там два жулика всего несколько дней, пока не стали случайными свидетелями того, как главарь жестоко, в кровь, избил одного из разбойников, а когда тот кинулся на Третьяка драться, зарезал его. Да столь споро и деловито, ровно какую скотину. Тогда-то, ужаснувшись от увиденного, Алырь с Балудой решили тихонько улизнуть.