Роман Заречный - Нет пути. Они не пройдут

Тут мне это надоело.

– Ладно! Всегда, пожалуйста! Но может, сначала вы? Да мне уже надоели эти дурацкие вопросы! Зачем я вам нужен? Зачем вы спрашивали меня про эту чёртову Германию?

– Значит, ты думаешь, она проиграла войну? – вцепился в мою последнюю фразу Рогволд.

– В некотором смысле, так и есть, – тихо заметил Громобой.

– Но он не об этом говорит! – резко возразил Рогволд.– Мне кажется, он все-таки… не совсем в порядке.

– А может это мы, – отвечал Громобой так же тихо, и с какой-то тонкой, еле заметной грустью- не совсем в порядке?

– Может быть, – устало согласился Рогволд, и тоже погрустнев.

– Да он нормальный, я же вижу! – заговорил Мирослав, – Разве не так? Приборы ведь тоже не обнаружили никаких отклонений в психоэмоциональном состоянии.

– Может, тогда ответим на его вопросы? – предложил Громобой.

– Может быть, – с каменным лицом ответил Рогволд. – И не забудь предоставить ему всю нашу документацию, наши секретные шифры, планы, убежища и список агентов и осведомителей, Громобой, – добавил он, и в его голосе явственно слышался металл.

– Хорошо, – предельно спокойно ответил Громобой, – давай расстреляем мальчишку на месте, за шпионаж в пользу Германии. Или ты предпочитаешь убивать голыми руками?

Сердце застучало в ушах. Меня полностью парализовало на несколько часов.

Через несколько мгновений Рогволд отрезал:

– Делай что хочешь! Меня это совершенно не волнует.

– Я поддерживаю! – воскликнул Мирослав.

– Хорошо, – кивнул Рогволд, – осторожность, как всегда, в меньшинстве. Что ты хочешь знать? – резко спросил он, неожиданно повернувшись ко мне.

Дыхание восстановилось. Я на минуту задумался, а потом, дрожащим голосом, торопясь и сбиваясь, затараторил:

– Кто вы? Зачем я вам нужен? Как я сюда попал? Причем здесь Германия и этот… Заллер?

– Я отвечу на твой последний вопрос, касающийся Германии. Думаю, это сможет объяснить тебе и остальное, – мягко заговорил Громобой. Мы действительно не знаем, почему ты думаешь по-другому, но во Второй Мировой войне, фактически, победила именно Германия.

Я пораженно смотрел на него, а потом взорвался от возмущения:

– Да как вы можете! Как вы вообще смеете такое говорить! Да вы точно психи! Придурки! Сволочи! Какая Германия?! Да ведь любой… да спросите у кого угодно – вам все скажут, что это неправда! – разгневанно вопил я.

– Тише, – остановил меня Рогволд. – Я понимаю, тебе трудно в это поверить.

– Конечно! Потому – что это всё полная… полная чушь, что вы здесь сказали! Вы сами – фашисты поганые, раз такое говорите! Я не вам не сдамся, сволочи! Выпустите меня отсюда! Немедленно! Я не собираюсь вас здесь выслушивать! – кричал я с неподдельной злостью, не испытывая в этот момент никакого страха, а лишь убеждённость в своей правоте. – Что вы сделали? Как я здесь? Что… что с моими родителями? Выпустите меня!!!

Неожиданно, Рогволд кивнул:

– Громобой, принеси ему тёплую одежду!

– Чего ты добиваешься? – мрачно спросил у него Мирослав.

– Не стоит это делать, Рогволд, – поддержал его Громобой.– Для мальчика будет слишком тяжело увидеть всё это, особенно если он действительно думает, что город уцелел.

– Нам не предоставили выбора, – печально, но твёрдо возразил Рогволд. – Если мальчик действительно… действительно так считает, нам придётся показать ему правду, и как можно скорее.

«Только-бы отпустили меня отсюда!» – думал я. – «Дальше уж как-нибудь разберусь. Господи, вот психи! Ну, ничего, всё будет нормально – сразу позвоню в полицию, телефон у кого-нибудь попрошу… Стоп, а если мы вообще где-нибудь в лесу? Ну, ничего, главное – от них сбежать, а там, как говорится, будь что будет!» И в то же время, у меня мелькнуло какое-то, ещё не до конца осознаваемое сомнение.

Громобой ненадолго вышел, и вернулся, неся синюю зимнюю куртку и высокие ботинки. Ах, да, на мне ведь только домашняя одежда, а на улице холодно. Я поспешно оделся, накинул на голову капюшон, и Рогволд сказал:

– Идём!

Он распахнул металлическую дверь, ведущую из помещения, и мы вышли в длинный, полутёмный коридор с каменными стенами. В дальнем его конце находилась невысокая лестница. Мы поднялись, и Рогволд стал отпирать сначала первую, а затем вторую дверь – обе были толстые, похоже, бронированные, и со сложными замками (интересно, зачем им, «нормальным» людям скрываться в таком сейфе?!). Наконец, мы оказались в каком-то грязном, темном подвале – лишь сквозь широкие щели в потолке сюда пробивался тусклый солнечный свет, да ещё и заваленном грудами мусора. Рогволд, идя впереди, терпеливо расчищал дорогу, каждое мгновение, спотыкаясь, и с трудом балансируя на вершинах этой грандиозной свалки. Наконец, мы таким чудесным образом добрались и до противоположной стены, в которой оказалась низкая, потемневшая и полусгнившая деревянная дверь. Рогволд легонько отворил её и сказал мне:

– Иди!

Я сделал шаг наружу. И вначале на мгновение ослеп – мелькавшее сквозь прорехи в грязно-серых тучах, солнце всё равно казалось слишком ярким, после этих полутёмных казематов. Когда глаза привыкли, я неторопливо поднялся по выщербленным каменным ступенькам, и огляделся вокруг. Всё было занесено снегом, и я долго не мог понять, где нахожусь. Было похоже, что мы на какой-то площади – так много было пустого пространства. Фактически, кроме этого самого пространства здесь и не было больше ничего. Метрах в тридцати перед собой, я видел длинное здание со множеством окон – всё оно насквозь выгорело от пожара, крыша в некоторых местах обвалилась, а в стенах обнажились зияющие дыры. Невдалеке, справа, стояли ещё две посторойки – похоже, обыкновенных жилых дома, превращённых какой-то неведомой силой в беспорядочную груду обломков, и разрушенных почти до самого основания. В одном доме какая-то из стен чудом уцелела, продолжая одиноко возвышаться над окружившими её обезображенными руинами, примерно до уровня третьего этажа. И сквозь оставшиеся в ней пустые проёмы окон и огромную дыру в кирпичной кладке можно было без труда видеть всё до самой линии горизонта. Я в молчаливом недоумении взглянул на это и, охваченный нескрываемым ужасом повернулся обратно – за первым зданием я вдруг различил вдалеке длинные металлические полосы, тянувшиеся в обе стороны, до самого горизонта – похоже, обычные железнодорожные рельсы. Я обернулся назад, к подвалу, из которого только-что вышел – и увидел над ним то-же самое: те-же стены, едва поднимавшиеся до второго этажа, с многочисленными проломами, сквозь которые были видны внутренние балки и перекрытия – обгорелые, взорванные, и чудом уцелевшие, в щелях и трещинах. Посреди всей этой разрухи нелепо торчала лестница, верхний конец которой вёл прямиком в небо, взамен гипотетического третьего этажа.